Скучная история или Исповедь бывшего подростка

Несмотря на то, что у меня в те времена была полная, нормальная семья, как водится – мама и папа – меня этот факт не особо радовал. Родителей своих я не любила и считала весьма ограниченными и тупыми людьми. Это умозаключение я сделала исходя из того, что мне было с кем их сравнивать – я ведь частенько гостила в семьях друзей, родственников. Я и сравнивала – Ирину маму, которая была моложе моей на двенадцать лет, отца Насти, крупного эксперта по алмазам, обеспечивающего всю свою семью с ног до головы – с моим очкастым недотёпой, который задницу от дивана не отрывал, чтобы пойти, как все нормальные мужики, и заняться бизнесом. Родителей Маши, прогрессивных интеллектуалов, что за ужином развивали такие темы, как, например, происхождение и устройство Вселенной – с моими примитивными "совками", у которых все темы для разговоров сводились неизменно к двум направлениям: "чё завтра жрать будем" да "когда ремонт делать". Я не уважала и презирала своих родоков – и не скрывала этого.

Обострило ситуацию то, что я, как и положено в моём возрасте, влюбилась. Конечно же, не в артиста и не в певца, а во вполне себе обыкновенного парня, живущего в деревне родственников, у которых я тогда гостила, по соседству с нами. И имя у него было самое что ни на есть обыкновенное – Шурик. Только вот внешне этот Шурик был чертовски красив, по нему сохли все девчонки в округе, включая мою кузину Таньку, и шансов того, что у меня с ним когда-то что-то будет было ещё меньше, чем с Томом Крузом.

Но я, понятно, надеялась. Но надежды не оправдывались. Шурик в упор меня не видел – конечно, он-то вон какой, зачем ему какая-то там шмокодявка. Я злилась на это равнодушие и пыталась обратить на себя его внимание всеми доступными средствами – от пуляния в него из рогатки черноплодной рябиной до прятания его обуви, когда он находился в гостях у моего кузена. Весь этот детский сад штаны на лямках не только не сработал, но и отвернул от меня Шурика окончательно. Он уже не только игнорил, но и откровенно избегал меня.

Но даже это меня не останавливало. Ещё бы: легче коня на скаку остановить, чем безнадёжно влюблённого подростка. Я всё равно не оставляла попыток во что бы то ни стало добиться его. У нас с ним была разница в четыре года, тогда казавшаяся непреодолимой бездной; и мне казалось, что не моё глупое поведение, а именно эта разница в возрасте мешает ему взглянуть на меня под другим углом. Я не оставляла надежду, что года через два-три, когда мне будет пятнадцать, а ему девятнадцать, эта разница перестанет иметь значение.

Но, пока я так надеялась и страдала от неразделённой любви – тут-то и встряли совершенно некстати мои глупые родоки.

Они припёрлись в самый неподходящий момент. Были майские праздники, на улице ещё было дубово, и мы в куртках сидели на скамейке – я, Танька, её старший брат и Шурик. Шурик настраивал гитару – ту самую, что много лет пылилась у нас в гостиной на стене. Мать давно не играла на ней – последний раз, наверно, ещё до свадьбы с моим отцом. Она тогда сочиняла авторские песни, подбирала к ним музыку. Получалось неплохо, хоть и довольно примитивно. Наверно, этими своими песнями она и выкрутила отцу мозги в своё время. Несмотря на полную безграмотность в русском языке, слова в стихи она складывать умела, описывая чувства, которые, к слову сказать, она на самом деле никогда в жизни даже не испытывала. Отца моего она не любила и вышла за него по расчёту. Но нужно же было хоть как-то сымитировать чувства, которых не было – и она имитировала их своими авторскими песнями о любви и весне, ольховых серёжках, чистом белом снеге и прочей атрибутике. Так кружевооплеточный станок, бездушно-механически делая свою работу, выдаёт кружева немыслимой красоты – так и мать, не вкладывая ровным счётом ничего, плела механические кружева своих авторских песен, на которые отец – наивный человек – повёлся. От неё я унаследовала дар к литературе и шизофренически-цветное восприятие мира. От отца же – его лень, баранье простодушие и внутреннюю мягкотелость, которые впоследствии горько мне отрыгнулись. Но сейчас не об этом.

Итак, Шурик настраивал гитару, которую я тайком спиздила у матери для Таньки. Танька говорила, что хочет научиться играть на гитаре и петь, но ей не покупали, а у меня как раз никому не нужная гитара пылилась на стене, поскольку даже я никакого интереса к ней не проявляла. Так почему бы не сделать доброе дело? Тем более, двух зайцев сразу убить: и лишнюю вещь с рук сбыть, и кузину осчастливить. Тем более, когда осчастливливаешь кого-то, то и себя осчастливливаешь ещё больше. Недаром же говорят, что отдавать от всего сердца гораздо приятнее, чем получать.

Я сидела рядом с Шуриком и чувствовала себя на седьмом небе от собственной значимости и сознания своего великодушия. Даже когда Шурик, походя, бросил, что колки и струны на гитаре, по правде говоря, никуда не годятся, и их следует заменить – даже это не омрачило моего возвышенного настроения.