Скрытая жизнь братьев и сестер. Угрозы и травмы

Я не сомневаюсь, что Боулби был озабочен социальными вопросами о том, как дети будут жить в обществе; если Кляйн сосредотачивается на самости ребенка, а затем на его взаимоотношениях в семье, то Боулби имеет в виду более широкий мир. Отношение к Боулби как психоаналитику было несколько ироничным. Большинство психоаналитиков – во всяком случае в то время, когда я высказывала свои слегка пренебрежительные замечания в Институте психоанализа, – относились к его теории отстраненно. Он также получил справедливую долю осуждения от комментаторов, таких как Айзенк, просто за то, что был психоаналитиком. Мне кажется очевидным: сам Боулби считал, что его работа находится в рамках психоанализа, и для него это было важно: «Кажется, уже достаточно было сказано, чтобы признать, что поведение привязанности, сексуальное поведение и родительское поведение являются отдельными системами и никоим образом не ставят под угрозу плоды психоаналитической теории» (Bowlby, 1969, р. 234). В частности, Боулби связывает свою собственную теорию с влиянием эссе Фрейда «Торможение, симптомы и тревога» 1926 года, о котором он отзывается довольно странно: «Вплоть до своего семидесятилетия [Фрейд] ясно воспринимал сепарацию и утрату как основной источник процессов, исследованию которых он посвятил половину жизни. Но к тому времени психоаналитическая теория уже была сформулирована» (Bowlby, [1973], р. 48)³.

Работа «Торможение, симптомы и тревога» на самом деле содержательно богата и сложна. Сложность эта связана не с теорией, а с решаемыми в этой работе клиническими и интеллектуальными вопросами⁴. В ней, помимо прочего, Фрейд пересматривает взаимосвязь сексуальности и тревоги. Ранее он утверждал, что тревога является результатом неудовлетворительных сексуальных вытеснений, теперь он полагает, что тревога появляется, так сказать, «первой», действуя как сигнал об опасности. То, о чем предупреждает тревога, является, с точки зрения Фрейда, опасностью как внутри, так и снаружи: инстинкты представляют внутреннюю опасность, а запреты на них указывают на внешние опасности. Для Кляйн эта опасность почти полностью исходила изнутри, она делает акцент на последствиях нашей врожденной зависти и разрушительности. Для Боулби это была опасность извне, исходящая от «хищников» (согласно его терминологии).

Я сомневаюсь, что Фрейд независимо от того, осознал ли он важность сепарации и утраты в последние годы своей жизни, согласился бы с развитием этого аргумента Боулби, который, конечно, не лишает его законной силы, а просто позиционирует как нечто иное. В работе Фрейда нет никаких отсылок к утверждениям, которые существовали ранее, как, например, к представлению Отто Ранка, что не сексуальность, а травма человеческого рождения вызывает тревогу, лежащую в основе всех неврозов (Rank, [1924]). Фрейд не верил в то, что тревога обусловлена рождением, но, как мне кажется, он и не считал ее причиной сепарацию, как позже предложил Боулби.

Концепция «сепарационной тревоги» в работе Фрейда представляется достаточно интересной. Здесь я хотела бы обратить внимание, что это поднимает вопрос о кастрационной тревоге у девочки; грубо говоря, как может девочка, которая уже «кастрирована» (то есть не имеет пениса), чувствовать кастрационную тревогу? Фрейд утверждает, что девочка должна скорее почувствовать опасность потери любви, прежде всего, любви отца, к которому она обратилась эдипально. «Сепарационная тревога» приходит со стороны женщины. Но это также и ориентир для братьев и сестер. Сиблинги ищут справедливого распределения любви со стороны своих родителей. Я должна пояснить, что установление этих связей между сепарационной тревогой Фрейда, женственностью и сиблингами принадлежат мне, а не Фрейду. Но важно, что для Фрейда не существует «сепарации» без сексуальности, они не являются, как у Боулби, разными системами. Кроме того, Фрейд отмечает, что утрата значимого человека вызывает не тревогу, а боль. Лицо восьми-десятимесячного ребенка, страдающего так называемой «тревогой, вызванной присутствием незнакомца», выражает сильную боль; в сердце любого скорбящего чувствуется боль. Тревога предупреждает об опасности разделения; боль свидетельствует об утрате. Боль, отражающаяся в реакции ребенка на лицо незнакомца, может указывать на то, что старое лицо (лицо матери) утрачено; тревога – это страх, что что-то должно произойти, а не то, что это уже произошло. Соответственно, можно сказать – хотя никто этого не делает, – что девочка чувствует боль, а не тревогу из-за отсутствия пениса. Поскольку она выражает «кастрационную тревогу», я полагаю, что это потому, что она психически бисексуальна и сохраняет иллюзию, что у нее есть пенис, который она может утратить. Если она испытывает боль, то это потому, что она оплакивает его отсутствие.