Важность роли братьев и сестер была отмечена специалистами в области психологии развития и групповыми терапевтами. Даже в рамках психоанализа тема сиблингов звучит в отдельных наблюдениях и размышлениях (Colonna, Newman, 1983; Holmes, 1980; Hopper, 2000; Oberndorf, 1928; Volkan, Ast, 1997). Моя точка зрения отличается от этих чрезвычайно ценных, но спорадических и не интегрированных в общую теорию наблюдений. Хотя проблематика отношений между братьями и сестрами традиционно рассматривается в контексте эдипова комплекса, я пришла к выводу, что, несмотря на взаимосвязь вертикальной и латеральной осей, каждое из измерений обладает относительной автономией. Насилие и инцест в отношениях между братьями и сестрами отличается от таковых в детско-родительских отношениях. Запрет в случае сиблинговых отношений не так силен, и позже я назову возможную причину, почему это табу более слабое, но в любом случае этот запрет существует. В большинстве культур некоторые ключевые запреты интернализируются, а репрезентации желаний вытесняются, так что они становятся бессознательными. Если, как я утверждаю, вертикальная и латеральная плоскости качественно и структурно различаются, то эти разные желания – активные или подавленные – проявляются по-разному.
Предлагая сосредоточить внимание на сиблингах и их эквивалентах, я ввожу новое измерение для понимания сексуальности. Когда сиблинг приходит и занимает место, которое ранее принадлежало другому, это вызывает желание убить или быть убитым. В рамках вертикальной истории Эдипа также присутствует запрет на убийство, выраженный в невольном (то есть бессознательном) убийстве Эдипом его отца Лая. Повторюсь, этот запрет отличается от запретов, существующих в отношениях между братьями и сестрами. После Первой мировой войны Фрейд выдвинул гипотезу о влечении к смерти. Однако, как я упоминала в первой главе, он также утверждал, что в бессознательном не может быть никакой репрезентации смерти. Я считаю, что такая репрезентация имеет место, но мы не замечали ее, так как упустили из виду важность братьев и сестер. Если предположить на уровне теории, что убийственные тенденции в отношениях братьев и сестер имеют решающее психическое значение, то это позволяет по-новому взглянуть на неоднозначную гипотезу о влечении к смерти и, возможно, выработать новое ее понимание. Меня больше интересует психическая роль «смерти», чем поиск аргументов «за» или «против» вызывающего споры понятия влечения к уничтожению.
Убийство своего отца и секс с собственной матерью – это два взаимосвязанных, но разных события: ты хочешь убить одного и заняться сексом с другим. Насилие и сексуальность в отношениях между братьями и сестрами по своей сути гораздо ближе друг к другу, и важно, что и действия, и эмоции, связанные с сексом и желанием убить, направлены на одного и того же человека. Эта близость секса и насилия между братьями и сестрами влияет на обе части уравнения. Существует фундаментальное желание убить брата или сестру. Оно также встречает запрет: нельзя убивать своего брата Авеля; вместо этого вы должны любить своего брата (ближнего), как самого себя. Насилие должно быть превращено в любовь, и возможность любви уже заложена в той любви, которую человек испытывает к себе, что в психоаналитической терминологии называется нарциссизмом. Как нарциссизм превращается в любовь к другому, то есть в объектную любовь? Мне кажется, что амбивалентность по отношению к братьям и сестрам является неотъемлемой частью этой трансформации. Что же это за насилие, которое рождается одновременно с любовью?
Перед суровостью эдипального и кастрацонного комплексов мы предстаем сексуально полиморфными; нет ли «полиморфной перверсии» и в том, что мы, будучи детьми, испытываем желание убить? Вытеснение, то есть помещение желания убить и запрета на убийство в бессознательное, терпит неудачу, и насилие в отношениях братьев и сестер или их заместителей проявляется в полную силу. Война является формой «развытеснения». Запрет на убийство и самоубийство означает, что это желание (или, точнее, его репрезентация) также должно быть в определенной степени вытеснено и стать бессознательным. Здесь, как и в случае детско-родительской сексуальности, существует также альтернативный путь сублимации, преобразующий влечение в другие культурно приемлемые формы, такие как конкуренция и дружеское соперничество. Когда механизм вытеснения или сублимации убийственного желания терпит неудачу, или тогда, когда вытеснение или сублимация не выполняют своей задачи в случае инфантильной сексуальности, то это может принять форму, которую я буду называть насилием-извращением и которая психически структурирована как сексуальное извращение. Сексуальное извращение – это сбой в работе механизма вытеснения. В младенчестве мы все считаемся сексуально «полиморфно извращенными». Как вид мы почти так же беспорядочны в насилии, как и в сексуальной сфере.