Скрипачка

— Так, вспомнил. — Он махнул рукой. — Одичали здесь совсем за зиму.

Из вагончика, потягиваясь, вышел Андрей, оглядел двор, увидел Альку и Тараса, направился к ним:

— Мы завтракать будем, курильщики? Мне, в отличие от вас, сигареты пищу не заменяют.

Тарас последний раз затянулся, выкинул окурок, послушно поднялся и пошел в дом.

— Ему денег потом надо будет дать, — заметила Алька. — Он тут у всех на подхвате, вроде разнорабочего.

— О чем речь? Стольника ему хватит?

— Откуда я знаю? — пожала плечами Алька и встала. — Судя по его словам, дела у них идут не шибко. Стало быть, хватит, наверное.

Они позавтракали вчерашним хлебом и салом, выпили чай и снова принялись за поиски. Терраса оказалась здоровенной и заброшенной. Она была пристроена к дому явно гораздо позднее и совершенно не обжита. Сюда впопыхах сложили всякий ненужный мусор, в том числе и строительный, и в помещении было не пройти из-за нагроможденных повсюду тюков и ящиков. Алька и Андрей честно перерыли все это безобразие, но так и не добились успеха. Никаких следов кретовских работ найти им не удалось. Пошатываясь от усталости и разочарования, Алька вышла во двор. Андрей что-то говорил ей, утешая, строил дальнейшие планы, но она плохо слышала его. Последняя надежда угасла, и неизвестно, что ждет ее в Москве, может, смерть. Пока Алька была занята поисками, мысли о собственной участи ее не беспокоили. Но теперь она почувствовала себя совершенно беспомощной, ввязавшейся в неравную борьбу и обреченной. Даже стоящий рядом и улыбающийся Андрей не казался ей больше спасительным и надежным.

Они вернулись к вагончику. Петро и Тарас занимались баней, еще один, незнакомый Альке мужик орудовал бензопилой тут же во дворе. Увидев Альку и Андрея, Тарас спрыгнул с груды бревен:

— Нашли?

Алька грустно покачала головой.

— Та шо вы там шукали? Цацки какие-нибудь, брошки, цепочки?

— Ноты.

— Шо за ноты? Бумажки такие с линейками? Их же там полно, где я вчера подметал.

— Не эти, Тарас. — Алька с трудом произносила каждое слово, но ей не хотелось обижать парня. — У Кретова свои ноты были, те, которые он сам сочинил, написанные от руки. Их нет.

— От руки? — повторил Тарас, раздумывая. — А шо сразу не сказали?

— Чего не сказали?

— У меня цельный ящик его нот, Пал Тимофеича.

— Врешь?!

— Зачем? Он в последний раз приезжал один, без бабы своей, и вынуть его забыл из машины. А когда в Москву опять собрался, бачит — коробка-то стоит под сиденьем. Он мне и дал ее, шоб я в дом занес. А я забыл. Вон под топчаном и стоит. — Тарас указал рукой внутрь вагончика.

— Да с чего ты решил, что там ноты? — крикнула Алька.

— Та видно, — ответил Тарас. — Линеечки и крючочки, шо ж я, не знаю разве?

— А ну показывай. — Андрей решительно шагнул в комнату.

Тарас нагнулся и вытянул из-под топчана картонный ящик.

— Что же ты молчал? — накинулась Алька на Тараса. — Мы весь дом перерыли!

— Я знал? — слегка растерялся под ее напором Тарас.

Андрей уже вытащил из коробки половину исписанных мелким кривоватым почерком широких нотных листов и, разложив их прямо на полу, принялся жадно изучать. Алька занялась оставшейся частью. Явно это были черновики — партитура пестрела зачеркиваниями и исправлениями. Алька откладывала один лист за другим, пытаясь найти разгадку, которую таили в себе эти потрепанные, заляпанные чернилами страницы. На дне ящика лежала пухлая папка, заклеенная скотчем. Алька с трудом отодрала клейкие полоски, раскрыла картонный переплет. Ее глазам предстал титульный лист моцартовского «Дон Жуана». Она нетерпеливо сунула его в руки сидевшего рядом с ней на корточках Тараса, схватила было следующую страницу, но вместо тонких обветшалых листков ее пальцы внезапно нащупали что-то плотное. Алька держала целую кипу голубых бланков. Их предназначение ей было прекрасно известно — это были паспорта на вывоз смычковых инструментов. Такой же паспорт на ее собственную скрипку лежал у Альки дома, без него при поездке на гастроли нельзя было пройти таможенный контроль. Алька растерянно перелистала бланки. Их было девять, восемь из них — пустые, а один — заполненный на имя Саврасенкова Петра Семеновича и его инструмент — скрипку работы Гваданини. В паспорт были вклеены фотографии инструмента в трех ракурсах: вид спереди, сзади и сбоку. На последней страничке стояли печати таможни о вывозе из России и ввозе в нее.

Господи, и тут Саврасенков! Значит, не зря его фамилия появилась в Васькиной записной книжке прямехонько под телефоном и адресом Кретова. Что-то есть тут, какая-то закономерность, которую Альке никак не удается ухватить. Чем же Петька Саврасенков так обеспокоил Чегодаева?

Алька еще раз, ничего не понимая, взглянула на паспорт. Чушь какая-то! У Петьки никогда не было Гваданини! Уж ей ли этого не знать — он сидел на четвертом пульте, за Таней Скворцовой, и скрипка у него была работы Ярового, такая же, как у самой Альки.