Скрипач без оркестра

Рука в карман, четыре сигареты в пачке, зажигалки нет.

Выворачивает карман наизнанку: пусто.

«Выпала» — первая мысль.

«Не хочу возвращаться в вагон и проходить мимо попутчиков» — вторая.

Не задумываясь, толкает дверь.

Тыгыдым, тыгыдам! — еще громче стучат здесь колеса.

Переходит в другой вагон. В тамбуре пацан, увидев Макса, стыдливо прячет пачку.

— Угостишь? — Макс не узнает своего голоса. — Я не сдам тебя. Можешь сказать, что это я тебя скуривал.

Пацан воровато оглядывается, кивает и протягивает пачку и зажигалку.

Макс, проследив за его взглядом, смотрит в стекло двери: за ней вагон купе. Багровая дорожка ковра, выцветшая, страшная. Колышутся тонкие занавески.

— Спасибо, — возвращает пацану зажигалку. — Бывай.

***

Возвратившись в свой вагон, Макс снова забрался на верхнюю полку, краем глаза заметив, что деда и фиолетовой больше нет.

Он пошарил по полке: зажигалки нет. Выпала?

Нужно купить у проводницы.

Или нет.

Запрыгнул на полку.

Лежать, прикрыв глаза, и чувствовать, как бумажник с фотографией прожигает карман.

Желание посмотреть.

Мимо проносится другой поезд, стук колёс сливается с гулом.

Словно они разогнались до сверхзвуковой.

Звуки, блики на стекле, погружение состава в ночь, крыши домов, пролетающие мимо, грохот, гул, дрожь вагонов, голова тяжелеет — так приходит откровение или так разум проваливается в безумие?

Когда Макс очнулся, он понял, что горит. Пожара не было, постель была мокрой от пота.

Постель? Разве он докупал постельное белье?

Откинув белую простыню, он спустился в темноту, не глядя на койку попутчика.

В кармане промокшей рубашки нашлась зажигалка.

Тамбур. Три последние сигареты.

Что потом?

Он посмотрел на трещину в окне, искажающую свет огней, пролетавших мимо поезда.

Почему-то решил перейти в соседний вагон.

Нырнул из тамбура в тамбур.

***

Ветер ударил в лицо от взметнувшихся занавесок: окно возле титана приоткрыто. Стук колёс. Гул.

Свисающие белые простыни и чья-то рука, свалившаяся с верхней полки.

Плацкарт.

«Тут было купе, — думал Макс, утирая со лба пот. — И пацан. Я не с той стороны? Я пошёл направо, а не налево?»

Повинуясь странному чувству несоответствия, достал бумажник, раскрыл его.

В прозрачном кармашке зияла пугающая пустота.

Нет, нет, нет!

Он потёр дешёвую пластмассу рукой, точно надеясь, что фото появится.

Ничего не произошло.

Чувствуя себя одиноким, потерянным, заболевающим, Макс перескочил из тамбура в тамбур.

***

У дверей стояла фиолетовая с сигаретой в руках.

Максу сделалось отчего-то неловко: тёмные блики ложились на аристократический профиль.

— Айн Соф, — строгий низкий женский голос.

«Откуда она… знает про Софью?»

— Что?

— Простите. Дурные сны, — женщина склонила голову. — Случайно произнесла вслух, не привыкла разговаривать с людьми.

— Я тоже, — неожиданно для себя отозвался Макс.

Она удивлённо повернула голову, в этот момент свет фонаря ворвался через стекло и полностью показал её лицо: один глаз пронзительно-голубой, другой — темно-карий, почти черный.

— Вы не представились, — сказала она.

— У меня смешное и дурное имя, — он неловко почесал щетину на подбородке. — Притягивает неприятности.

Говорить стало легко, словно кто-то снял с его горла душившие оковы.

— У меня тоже смешное имя, — она потушила сигарету. — Но вы его знаете, а я ваше — нет.

— Я не запомнил, так что мы пока квиты, — Макс не узнал свой голос, сделавшийся глухим, и старался не смотреть на женщину.

«Фима». Смотреть на её разные глаза было больно.

Хотелось курить.

— Серафима. Меня зовут Серафима, — она вытянула из пачки ещё одну сигарету и протянула пачку Максу. — Можно просто Фима.

— Красиво, — он вытянул сигарету не глядя и закурил. Вишнёвый дым, лёгкий привкус вишнёвой косточки. — Но у меня плохая память на имена, тем более — на такие длинные.

— Странно, обычно у журналистов хорошая память.

— С чего вы взяли, что я — писака?

— У вас билет лежит в папке с логотипом «Невыразимого». Пишете для этого журнала?

— Может, я просто выиграл мерч.

«Что ты делаешь, она сама с тобой заговорила, она симпатичная, что ты делаешь, ты ведь можешь взять телефон и постараться забыть…»

— Попробуйте записывать все, что с вами происходит сейчас.

Макс, удивившись, поднял взгляд и посмотрел в широко раскрытые глаза, тёмный и светлый.

«Красивая».

Кажется, впервые с того дня, как Софья оставила его, он подумал так о какой-то другой женщине.

— Что, простите?

— Вы действительно притягиваете… неприятности, назовём это так.

Она шагнула к нему, оказавшись довольно близко, ближе, чем он привык разговаривать с людьми.

— Я не… прошу… я действительно болен и… — замямлил он, пытаясь отступить, но вжался спиной в закрытую дверь тамбура.

Серафима взяла его левую руку за запястье, вытащила из кармана его рубашки шариковую ручку, задрала рукав и прикоснулась острым концом пера к коже. Опешивший Макс молча следил за ней.