Скрам 2

Он потянул одеяло, которым я прикрывалась, вниз. И сразу обнаружил, что под ним ничего, кроме меня нет. Я не надевала ночнушку в этот раз. Хотела и ждала, что он придет. И когда потеряла надежду, он пришел. Тишина стала лучшей музыкой для нас. В ней, в этом омуте спокойствия, в его доме… в моей спальне, Адриан смог, наконец, расслабиться и стать самим собой. Я стянула с его худого, но крепкого тела майку с коротким рукавом, с наслаждением окунулась в тонкий запах мыла, пропитавший его белую кожу. Потянулась к резинке на его спортивных штанах, попутно скользнув по плоскому животу, трепетно поджавшемуся от моего прикосновения. Он не боялся моих прикосновений. Я стала тем редким человеком, чьих касаний он не боялся! Адриан хотел, тянулся к ним. Оставшись без одежды, он опустился на меня сверху, не отрываясь от моих губ. Мои пальцы обнимали его спину, а ноги тонкую талию. Все произошло совершенно естественно, так, как и должно происходить между мужчиной и женщиной, когда они влюблены друг в друга.

В крохотном промежутке меж толстых штор нам улыбнулась серебряная луна. Ее холодный луч лег на лицо и спину Адриана Шагалова, этой ночью шагнувшего в нормальную жизнь.

Экстра глава

Нас разбудил вкрадчивый стук в дверь моей комнаты. В дверь моей комнаты!

— Адриан, кхм, Ааронович, — дворецкий, чувствовалось по голосу, сконфуженно позвал своего и моего шефа, — я прошу прощения. Анна Валерьевна уезжает, желает попрощаться с вами. Она ждет внизу. Госпожа Шагалова желала подняться к вам в комнату, но я уверил ее, что вы скоро спуститесь.

Я, не открывая глаз, натянула одеяло на голову. Нисколько не сомневалась, от стыда в эту секунду покраснели даже мои внутренности. Михаил Павлович сразу направился к моей двери! Я уже какое-то время не сплю, скорее притворяюсь, молча рассуждая, как теперь себя вести с тем, чья голова покоится на моей подушке. Думала не дышать, притвориться мертвой, сбежать из комнаты. За завтраком сделать профессиональное отстраненное выражение лица и сохранить дистанцию. Теперь все мои тщательно выстроенные планы рухнули. Расторгуев знает! Он знал об этом еще ночью. Потому что направился сразу ко мне. Естественно, скоро узнает и Академин. Если он уже не в курсе. Так что теперь перед ними мне придется вот именно так краснеть и стыдиться за свое недостойное поведение каждый день. Каждое утро и вечер. Каждый раз, как мы будем сталкиваться в этом доме. Может быть, мне перестать есть?

Я так распереживалась за это, что не обратила внимания, как из-под одеяла выскользнул мой шеф, бесшумно оделся и направился к двери.

— Доброе утро, Адриан Ааронович, — здесь же снова раздался голос дворецкого.

Он никуда не уходил!!! Стоял сразу за дверью!

— Ваш халат, прошу вас. Вы можете спуститься прямо сейчас.

Стоило только закрыться за ними двери — как я тоже вылетела из-под одеяла. Мигом оказалась в душе и уже через десять минут была в полной боевой готовности, в строгом рабочем платье, без единого следа косметики на лице. Единственным украшением на мне была раскрасневшаяся по всей площади кожа — чувство стыда покрывало меня с ног до головы. Но делать было нечего — восемь, если я сейчас не спущусь вниз, то и мама о чем-то может догадаться. Вот уж кому, не думаю, Расторгуев хоть что-то рассказал. Здесь я могу быть спокойна на все сто процентов — маме Шагаловой никто в этом доме правды не скажет.

— А тогда, чего я переживаю?

Взгляды Расторгуева и Академина переварить вполне можно. От моего шефа никаких эмоций ждать не стоит — так что и переживать вроде бы не из-за чего.

Как почти сразу обнаружилось — Анна Валерьевна решила остаться на прощальный завтрак. В моей голове кто-то плохой нецензурно выругался и приказал мне держать лицо. Это трудно было сделать. Сидя за столом с моим шефом, который, ломая все свои стандарты, сегодня за завтраком пребывал в неприемлемом виде — в халате, наброшенном на плечи поверх майки и спортивных штанов, в которых ночью отправлялся на «прогулку». Но это еще полбеды. Адриан Шагалов был холоден и невозмутим, он витал в каких-то своих мыслях, рассуждениях и, думаю, навряд ли слышал свою мать.

Другое дело его повар. Поскольку я сидела спиной к стене и лицом к кухне, то не имела возможности не видеть счастливое лицо Бориса Емельяновича. Он пел себе под нос, пританцовывал, колдовал над кофе, который по традиции должен скоро подать на стол. Это было настолько очевидно и мешало присутствующим, что Михаил Павлович, зачитывавший новости Шагалову, остановился, чтобы одернуть коллегу:

— Борис Емельянович, вы не могли бы вести себя немного потише?

— А? Что? Простите, простите, прости-те, мой друг!

После этого Академин затянул новую песенку и еще больше погрузился в процесс приготовления кофе — он что-то шептал над чашками, бросал туда какие-то специи или волшебные травы. Уж не знаю, что он там делал на самом деле, но был похож на настоящего шамана.