Скотный двор

Два дня Боксер не выходил из своего стойла. Свиньи прислали большую бутылку розового лекарства, которую они нашли в аптечке в ванной комнате, и Травка давала его Боксеру два раза в день после еды. По вечерам она лежала в его стойле и разговаривала с ним, а Бенджамин отгонял от него мух. Боксер убеждал их не волноваться из-за того, что случилось с ним. Если он поправится, то, может быть, ему удастся пожить еще годика три, хорошо было бы провести эти спокойные дни, мирно пасясь в уголке большого пастбища. Теперь у него наконец-то будет время и поучиться, и заняться своим развитием. Он собирается, признавался Боксер, остаток своих дней посвятить изучению еще не выученных букв алфавита.

Но Бенджамин и Травка могли навещать Боксера лишь после рабочего дня, а фургон, в котором его должны были увезти, приехал днем. Животные как раз пропалывали репу под присмотром одной из свиней, когда с удивлением увидели, что Бенджамин несется вскачь от построек фермы и что-то кричит. Никогда раньше они не видели, чтобы Бенджамин волновался, не видели, чтобы он так бегал.

— Скорее! Скорее! — кричал Бенджамин. — Торопитесь на двор! Боксера увозят!

Не ожидая приказа свиньи, животные, побросав работу, кинулись к ферме. Во дворе действительно стоял большой крытый фургон, запряженный двумя лошадьми. На стенках фургона было что-то написано, а на месте кучера восседал плутоватого вида мужчина в низеньком котелке. Боксера в стойле не было.

Животные окружили фургон.

— До свидания, Боксер! — кричали они хором. — До свидания!

— Глупцы! Глупцы! — закричал Бенджамин. Он прыгал вокруг них и бил землю маленькими копытами. — Вы с ума спятили, разве вы не видите, что написано на фургоне?

Животные затихли, наступила мертвая тишина. Мюриэль принялась разбирать слова. Но Бенджамин оттолкнул ее и прочел:

— «Альфред Симмондс. Скотобойня и мыловарня, Уиллингдон. Торговля шкурами и костяной мукой. Поставка в собачьи питомники». Вы что, не понимаете, что это значит? Они увозят Боксера на живодерню!

Животные закричали от ужаса. В эту минуту кучер на козлах огрел лошадей кнутом, и фургон быстро покатился со двора. Все бросились следом и кричали что было мочи. Фургон набирал скорость. Травка вырвалась вперед и попыталась перейти в галоп, но это плохо ей удавалось.

— Боксер! — кричала она. — Боксер! Боксер! Боксер!

И в эту минуту, как будто услышав весь этот шум, Боксер высунул морду с белой полоской на носу в маленькое окошечко в задней стенке фургона.

— Боксер! — закричала Травка страшным голосом. — Боксер! Прыгай! Быстрее прыгай! Тебя везут на живодерню!

Все животные дружно подхватили: «Прыгай, прыгай, Боксер!» Но фургон уже набрал скорость и удалялся от них. Животные так и не узнали, понял Боксер или нет слова Травки. Но через минуту его морда исчезла из окошечка и из фургона донесся оглушительный грохот копыт. Он пытался выпрыгнуть. Было время, когда копыта Боксера могли разнести такой фургон в щепки. Но увы! У него уже не осталось сил, и через минуту дробь копыт затихла. В отчаянии животные принялись упрашивать двух лошадей, впряженных в фургон, остановиться. «Товарищи, товарищи! — взывали они. — Не везите своего брата на бойню!» Но тупые скоты не соображали, что делают, они прижали уши и прибавили шаг. Морда Боксера в окошке больше не появлялась. Кто-то предложил обогнать фургон и запереть главные ворота, но было уже слишком поздно. В следующую минуту фургон миновал их и быстро покатился по шоссе. Боксера никто больше не видел никогда.

Через три дня было объявлено, что он скончался в Уиллингдонской клинике, хотя его и пытались спасти. Сообщить об этом вышел Крикун, который, по его словам, присутствовал при кончине Боксера.

— Это были волнительные минуты! — восклицал Крикун. — Ничего подобного я еще не переживал. — Он поднял копытце и стер набежавшую слезу. — Я был у его постели до самого конца. И, умирая, уже не в силах говорить, он прошептал мне на ухо, что жалеет только об одном — о том, что не дожил до завершения строительства ветряной мельницы. «Вперед, товарищи! Вперед во имя Восстания! Да здравствует Скотный Двор! Да здравствует Товарищ Наполеон! Наполеон всегда прав» — это были его самые последние слова, товарищи.

Тут поведение Крикуна внезапно изменилось. Он замолчал на мгновение, его маленькие глазки подозрительно забегали из стороны в сторону, а затем продолжил.

— Мне стало известно, — сказал он, — когда Боксера увозили, был пущен глупый и вредный слух. Кто-то, дескать, видел, что на фургоне, который увозил его, было написано: «Скотобойня», и поспешил прийти к заключению, что Боксера везут на живодерню. Даже не верится, — сказал Крикун, — что могут быть такие глупые животные. Неужели, — кричал он с негодованием, прыгая из стороны в сторону и дергая хвостиком, — неужели они так плохо знают своего любимого Вождя, Товарища Наполеона? Ведь все так легко объясняется. Да, фургон раньше принадлежал живодерне, а потом его приобрел ветеринарный врач, который не успел закрасить старую надпись. Вот так и возникло недоразумение.