Скорпион в янтаре. Том 2. Криптократы

– Вот, знакомьтесь, комбриг, это наш друг из Парагвая, можете называть его компаньеро Виктор, если хотите. Подполковник царской службы, неплохо проявил себя в Гражданской войне на «той» стороне, что вас не должно обидеть, ибо история – дело такое. В Парагвае, в тридцать четвертом, если слышали, бывшие белые офицеры помогли выиграть их войну с Боливией при пятикратном превосходстве противника. Именами русских героев названы улицы и площади…

Предваряя вопрос Громова, который великолепно помнил Овчарова по первому перелету, Шестаков быстро сказал:

– И ничего больше. Наш друг из Парагвая. Если у вас появились какие-то посторонние ассоциации – это наверняка влияние здешнего отвратительного климата. Давайте о деле. Дон Виктор готов перегнать в Лериду несколько «Ю-52» и других гражданских самолетов, рассчитанных на пятнадцать-двадцать комфортно летящих пассажиров. Сколько десантников с вооружением можно всунуть в каждый для перелета на пятьсот километров?

– Я думаю, не меньше тридцати в посадочном варианте. Парашютистов со всем необходимым во-оружением – те же пятнадцать. Вы понимаете.

– Само собой. Значит, что нам нужно?

– Товарищ Шестаков, вы волшебник?

Шульгин построжел лицом. Таких вопросов он не любил. Даже в своем основном варианте, а зампред Совнаркома должен быть покруче…

– Отвечайте на вопрос, комдив!

– Исходя из вашего задания – двадцать самолетов названного типа.

– Двадцать не гарантирую. Пятнадцать – может быть. Авангард придется сбрасывать действительно с «эсбэшек» и старых «девуатинов». Короче – готовьтесь. Иных вариантов все равно не будет. Срок – неделя.

Громов собрался по-строевому повернуться и уйти, но вдруг сделал то, чего от него Шульгин никак не ждал.

– Григорий Петрович, разрешите один вопрос. Попросту, раз у нас отношения не совсем официальные?

– Отчего же нет, Михал Михалыч, я всегда открыт. Винца, может быть, для облегчения субординации?

– Разве только сухого стаканчик. С утра работы много…

– Так что вы хотели спросить?

– Не обидитесь?

– Не привык. Не моего стиля эмоция.

– Понятно. Откуда у вас такие полководческие способности? С восемнадцатого года кого только не перевидал, а с подобным не встречался. И расчет, и безрассудство, и невероятное везение. При этом – ледяное спокойствие. Наполеону до вас далеко. А сидели на хозяйственной должности…

– Ответить? Где вас на самолетах летать учили? Вы гимназию кончили, вам там аэродинамику преподавали? Старичок-учитель насчет элеронов, устойчивости и управляемости аппаратов тяжелее воздуха просвещал? Или Туполев с вами советовался, скажи, мол, Миша, как бы мне этот «АНТ-25» сообразить, чтоб ты на нем до Америки долетел? Почему десятки ваших коллег угробились, а вы в асы и герои выбились? Имеете рациональный ответ?

Посадил он Михаила Михайловича простейшим образом.

– Так что отдыхайте, товарищ комдив. Как только придумаете, как на мои вопросы ответить, заходите, поговорим.

Шульгин сам себе удивлялся, сколько же лишней энергии у него до сих пор оставалось нереализованной. Даже в белом Крыму, где он вроде бы выкладывался по полной. Здесь же его хватало на все – планирование военных операций, дипломатию, интриги, и еще он заблаговременно прикидывал схему игры после возвращения в Москву. Со Сталиным, с Лихаревым, с Антоном, с Сильвией, в конце концов.

Неужели все это – следствие избавления от давления Держателей, которые если и не всегда вмешивались напрямую, то сохраняли напряжение некоего «тормозящего поля»? И нечего скептически усмехаться, вполне такое вписывается в систему всеобщей космогонии.

С Виктором давно было сговорено. Он, подобно суворовскому солдату, «знал свой маневр». И это его увлекло. Не зря друг Шестаков придумал ему оперативный псевдоним Граф. В честь Монте-Кристо, которым Сашке все не удавалось поработать, невзирая на давнее желание. По прибытии в Париж Антон должен был передать в его распоряжение действительно неограниченные средства. В том числе и наличностью. Сам форзейль возьмет на себя определенную часть задания. Тут уж Шульгин постарался.

– А чего ты все пишешь, Витя? Новые стихи? Показал бы. Я ведь тоже не чужд…

Овчаров неожиданно засмущался, что с его обликом и характером никак не гармонировало. Хотя ведь политика – одно, а поэзия – совсем другое. Предавшись виршеплетству, человек волей-неволей приоткрывает тайные струны своей души, если, конечно, не ограничивается сочинением бравурных строевых песен. Великий князь, и тот маскировал свои произведения псевдонимом «К.Р.», под которым и прославился.

– Да ладно, хватит тебе. Покажи, я тебя не выдам…

Овчаров протянул блокнот. Шульгин скользнул взглядом по восьмистишью.