Скорпион в янтаре. Том 1. Инвариант

«Григорий Петрович, я должен перед тобой извиниться за то, что по не зависящим от меня обстоятельствам так грубо вмешался в твою жизнь. Однако в свое оправдание скажу — вряд ли, сидя в тюрьме, ты чувствовал бы себя лучше, чем сейчас. Я всего неделю немного поруководил тобой, при этом пробудив твои лучшие качества. Ну, ты помнишь. И сейчас, надеюсь, твое положение укрепилось. У тебя появились новые друзья: Лихарев, Буданцев, может быть, Иосиф Виссарионович. Но это, как говорится, преамбула. Суть в следующем. Считая себя ответственным за нашу, хочешь не хочешь, общую судьбу, как я это понимаю, должен сообщить тебе…»

И дальше на четырех страницах изложил, применительно к образу мыслей Шестакова, кем на самом деле является Валентин, какова его роль на Земле вообще и в окружении Сталина в частности, что такое квартира на Столешниковом, какими техническими возможностями обладает и как Григорий может ими воспользоваться даже помимо Лихарева. Что именно случилось в ту ночь, когда нарком разоружил и взял в плен резидента, о чем они говорили на самом деле, и как потом Шульгин «ушел», прихватив с собой большую часть их общей памяти, и чем она была заменена.

В завершение добавил несколько практических советов, в том числе подсказал, где взять необходимые денежные средства, не прибегая больше к столь сомнительным акциям, как хищение казенных, а также формулу (или заклинание), якобы способную активизировать собственное подсознание.

Писал не как литератор, а как бывший начальник врангелевской службы безопасности, не оставляя подследственному (каковым в данном контексте выступал именно Лихарев) ни малейших шансов вывернуться, то есть каким-то образом дезавуировать в глазах Шестакова этот текст.

Отпечатал он его не на пишущей машинке, а на лазерном принтере, что с несомненностью подчеркивало подлинность документа, поскольку ни такой бумаги, ни таких множительных устройств в СССР и вообще в мире пока не существовало.

«Хорошо получилось», — похвалил он сам себя, еще раз пробежав глазами страницы.

Теперь можно и возвращаться.

Чтобы немного отвлечься от напряженного умственного труда, Шульгин обошел терем снизу доверху. Провел инвентаризацию запасов. Теперь, после того как убедился, что доступ сюда открыт, это имело значение. Пусть идея постройки Форта принадлежала Новикову, а проектировал его Берестин, укомплектованием и снабжением занимался по преимуществу он, исходя из того, что и на всю жизнь здесь, возможно, придется остаться. Помнил, где, что и в каких количествах у них хранилось. Большинство припасов уцелело, в течение первой зимовки они регулярно пополняли их расходную часть, по той же самой причине.

Ремонт бы настоящий сделать, думал Сашка, опять бригаду дяди Коли пригласить, так разве до тех мужиков теперь доберешься? Они в большинстве и в школу еще не пошли, куда им топорами махать? Роботов бы воронцовских позвать, те разом все исполнят, но и они сейчас недоступны. Самому придется. А почему бы и нет? Вместо физзарядки по утрам, если удастся время сбалансировать, так чего же не потрудиться? Дубликатор Левашова запустить, тогда любые стройматериалы прямо на площадке можно будет создавать, а уж по месту приладить — не проблема.

Попутно еще одна творческая идея его озарила, как почти всегда — из-за угла. В спальне, в полуоткрытом шкафу Ларисы ему попался на глаза, между книгами и иностранными глянцевыми каталогами торговых фирм (большой дефицит в те времена), корешок обычного фотоальбома. Из чистого любопытства он его достал, листнул. Недурно, совсем недурно. Только зачем она здесь хранила? Впрочем, где же еще? Неприкосновенность жилища у них соблюдалась свято, девушка могла быть уверена, что никто не полюбопытствует.

Кто уж и зачем ее снимал, сейчас не узнаешь, но пара десятков очень приличного качества фотографий 13х18, черно-белых, на бромпортрете[40], изображали ее, совсем молодую, в разных изысканных позах, совершенно обнаженную. Ничего неприличного, просто повторение таких же снимков из «Плейбоя» или «Хастлера», но в московских интерьерах.

Память о бурно проведенной юности. Девчонка и вправду была хороша. Сейчас не хуже, конечно, просто двадцать и тридцать — есть некоторая разница, когда тебе самому уже тридцать пять, а то и сорок два, если считать по шестаковским годам.

Ему остро захотелось, чтобы здесь и сейчас рядом оказалась она или… Да кто угодно, Сильвия, Зоя… Вот!