Скорпион в янтаре. Том 1. Инвариант

Сашка отстегнул лыжи, ввалился в тамбур и закрыл за собой двадцатисантиметровое, обрамленное стальным уголком полотнище.

Вот и все. Дома и в безопасности.

Как он вымотался, Шульгин понял, только начав раздеваться. Одни мышцы просто не слушались, другие сводила судорога. Но надо преодолевать измученное тело.

В тамбуре было абсолютно темно. В нагрудном кармане он нащупал жестяную, водонепроницаемую коробку походных спичек. Длинных и толстых, как карандаши, кедровых стержней, с головками из загорающегося при любой погоде и трении о любую поверхность состава. Целых пятьдесят штук. Поэтому стресс колонистов острова Линкольн, дрожавших над единственной фосфорной, ему не грозил. И на том спасибо!

Сашка краем сознания удивился, чего это он помнит такую ерунду, а не соображает, кто он сейчас и зачем.

Спичка вспыхнула с треском, ослепительно для настроившихся на мрак глаз. Зная, что гореть она будет не меньше трех минут, Шульгин нащупал на полке лампу «летучая мышь», встряхнул над ухом, убедился, что резервуар полон керосина. Приподнял стекло и коснулся спичкой широкого фитиля. Тот послушно загорелся, окантовавшись ярко-оранжевым пламенем.

Только этого и не хватало для окончательного счастья. Нет, не только. Свет — прекрасно, а нужно еще и тепло. «За бортом» было не меньше минус пятнадцати нормальных, а в пересчете по формуле «жесткости погоды», учитывая скорость ветра, та же Антарктида, полтинник минимум. В хижине — тоже ниже нуля, но ненамного. Для перемерзших человека и пса — почти Сочи. Только до поры.

Какое-то отношение он к здешней жизни непременно имел, откуда бы иначе знал о хижине, об остальном? Ретроградная амнезия, не иначе, когда помнишь все, кроме непосредственно предшествующих некоему моменту событий. Правда, обычная травматическая распространяется на минуты или часы, а тут перекрывает всю его предыдущую жизнь, причем крайне выборочно. Можно сказать, ювелирно тонкая операция над его памятью произведена, если даже способность рефлектировать оставлена и право строить предположения о содержании лакун.

Сбросил ремень с амуницией и небольшой ранец, нагольный полушубок, подбитый легким мехом, лыжные унты, не забыв снова обнять и погладить пса. Лорд выложился до последнего и теперь лежал на полу, запаленно дыша и вздрагивая, но ласка хозяина была для него ценнее любой сладкой косточки. Шульгин на подгибающихся ногах прошел в комнату. Довольно большую, три на четыре метра. Прямо посередине, между сундуком-лежанкой, окном и столом — чугунная «буржуйка». Не совсем, конечно. Классические самодельные печки, названные так в годы Гражданской войны, изготовлялись из железных бочек и прочих подручных материалов, причем отнюдь не «буржуями», которые и тогда сумели прилично устроиться, здесь или за границей, а интеллигентами, оставшимися в громадных питерских и московских квартирах без центрального отопления.

Вы себе можете представить, что такое неотапливаемая многокомнатная квартира с четырехметровыми потолками, когда спиртовой термометр за окном три месяца подряд стоит делений на пятнадцать ниже нуля, да еще по Реомюру, который посуровей Цельсия? А топить, если печку раздобыл, придется собственной мебелью или книгами из любовно собранной библиотеки.

Здешняя печка была не самодельная, настоящая, заводского литья, с чугунными стенками дюймовой толщины, плитой на две конфорки, правильно устроенными топкой, колосниками и поддувалом, асбестовой трубой, выведенной наружу с учетом противопожарных правил, требуемой тяги и здешней «розы ветров». Не тяп-ляп все делалось.

Каменные стены изнутри обшиты двухдюймовыми досками из горного каштана. Теплоизоляция великолепная, кроме того, трехлинейную винтовочную пулю даже напрямую держит, не говоря о полуметровой кладке снаружи. В Абхазии с давних времен каштан вместо брони использовался. Так, может, он в Абхазии? Вполне возможно — ментальная привязка с давних времен существует. И рельеф местности похожий. Как на тропе вдоль дикого ущелья Гаргемыш в сторону озера Амтхел-Азанда и Клухорского перевала.

Шульгин при свете лампы нашел в сенях рядом с поленницей воткнутые в колоду хороший топор и отлично заточенный австрийский штык от винтовки «манлихер» времен Первой мировой. Настрогал лучины, которые загорелись сразу, только пришлось задвинуть заслонку трубы почти до упора: тяга была уж очень сильная. Ураган продолжал набирать скорость. Даже укрытая отрогом горы хижина, казалось, начала подрагивать на своем фундаменте, несмотря на то что сложена была из аршинных камней на настоящем известковом растворе.

Завывало в трубе и за окнами так, что впору убояться, как героям рассказа Шекли «Поднимается ветер».

Шульгин добавил в топку несколько буковых поленьев.

Как-то все это смутно напоминало ранее пережитое — снега, мороз, пурга, затерянная в белом безмолвии избушка, сжимающие кольцо враги, но целостная картинка никак не выстраивалась.