Скорпион в янтаре. Том 1. Инвариант

«Ну, забудешь и забудешь. Это же только лучше. Для всех. Были ошибки, так сотрем их, и — с чистого листа. Разве плохо вернуться, скажем, в удивительно ясное, тихое, прозрачное и солнечное утро шестьдесят седьмого года, когда ты сошел в семь утра с электрички в Ессентуках и не спеша, покуривая первую сигарету, шагал вниз по улице Интернациональной к курортной поликлинике, где проходил преддипломную практику? Ты же сам, тогда еще, говорил себе, что нужно навсегда запомнить этот миг. Лучше его вряд ли будет…»

Услужливая память немедленно сделала ту подернутую патиной времени картинку сочной и яркой.

Влажный после короткого ночного дождичка тротуар. Сплошь одноэтажные и двухэтажные дома прошлого века справа, железная ограда курортного парка — слева. Умилявшая его вывеска последнего в преддверии близкого коммунизма[57] частника. Рядом с крыльцом под железным навесом синей краской по фанере: «Портной Комаров. Пошив, лицовка, ремонт». Смешно было такое видеть. Представлялся ему, молодому московскому парню, воспитанному на романах Стругацких о светлом Полдне, этот Комаров этаким плешивым старичком в сломанных очках, уныло втыкающим иголку в чужую заношенную ткань.

Сам он, подтянутый и бравый, идет пружинистой походкой, насвистывая нечто вроде: «Не гляди назад, не гляди…» Впереди — чашка кофе с булочкой в угловой кафешке, шесть часов необременительной работы с пациентами, потом — предполагаемая поездка в Железноводск с красавицей-докторшей, руководительницей практики, почему-то одинокой в свои двадцать семь. И все вытекающее…

Так, может, сразу туда отскочить? Никаких препятствий. И остаться именно там навсегда?

Шульгин одним глотком осушил стакан. Еще раз оглянулся. Теперь — чтобы посмотреть, не скрывается ли за высокими спинками кресел у обеденного стола некто похожий на Мефистофеля.

Вроде нет.

Но искушение поддаться навязываемым мыслям и решениям сильно, сильно! Пусть он не святой Антоний, но занимаются им плотно. Практически неверующий Сашка, благо никто не смотрит, старательно перекрестился, вспомнив, что надо справа налево.

Тот раз Андрей сказал:

— Не думаешь ли ты, что как раз Держателям захотелось нас с тобой разлучить? В каких-то собственных целях. Не зря же идея (не ходить в плавание, а остаться в Севастополе) возникла у тебя только что?

— Нет, — ответил ему Шульгин. — Ни на твое, ни на мое мышление они впрямую воздействовать не могут. Отчего и изобретают всякие окольные ходы. Чтобы принудить нас к тем или иным «добровольным» поступкам… Если бы умели — все наши приключения не имеют смысла.

— Для нас не имеют, — возразил Новиков. — Для них, кажется, какой-то имеют.

Задумался на минутку, глядя на пепел, образующийся на конце сигары, и спросил:

— Саш, ты уверен, что никто посторонний последние дни на яхте не появлялся?

Вопрос показался Шульгину странным.

— Посторонний — в каком смысле? Воронцов — посторонний?

— Нет. Он, наверное, нет… Другие… Да не так это в принципе важно. Книги на борт ты возил?

— Как раз книги — только я. И оружие…

Сашка подскочил с табурета. Он отлично помнил тогдашний ход мысли и поступок Новикова.

Подошел к шкафу и с трудом вытащил с одной из полок толстую книгу в потертом зеленом переплете с золотым тиснением на корешке. «Конфуций. Уроки мудрости».

Отчетливо вспомнил момент четырехлетней (по отдельному счету) давности. Как он бросал на стол золотые гадательные монеты и что выпало. Повторить? Пожалуйста. Шесть бросков. Не могли, ну не могли даже всесильные Держатели Мира предвидеть такой ход, тем более прямо сейчас переворачивать червонцы в полете. По ранее обсужденной причине.

Выпала третья гексаграмма. «Чжунь». «Начальная трудность».

Благоприятно пребывание в стойкости.

В трудности, в нерешительности четверка коней тянет в разные стороны.

Благородный человек предвидит события, не лучше ли оставить начатое дело, его продолжение приведет к сожалению.

В дальнейшем счастье! Ничего неблагоприятного.

В малом стойкость к счастью, в великом — к несчастью.

Слезы до крови — льются сплошным потоком.

Совершенно верно, прошлый раз была она же. А итог? Оставить начатое дело, сохранить стойкость в малом, обойтись без слез и крови?

Так мы и поступим. Вряд ли старик Конфуций тоже стал работать на Игроков. Пожалуй, он настолько древен, вечен и мудр, что может себе позволить остаться самим собой. А очень нужно будет — постараемся найти и его для личной консультации. Пока достаточно книги. Загадаем еще раз.

«Чем закончится для меня нынешнее проникновение?»

Выпала двадцать четвертая. «Фу», «Возврат».