Скорлупы. Кубики

– Сейчас да. Тот, кто носит мои глаза, заснул. Он так редко спит! Максимум час или два. Пока он спит, я вижу пространство перед собой. Сейчас тебя вижу. Эти его короткие сны, о которых Липатовы не подозревали, мне помогли. Я исхитрился, я тайно пищу прятал в карманы. А потом кошек прикармливал. Чтобы они ко мне привыкли и не боялись. Меня Липатовы на улице дышать воздухом оставляли. Кошек прикормил. Затем в один из снов спички на кухне украл. В другой раз, когда прозрел на час, закричал: “Кис, кис”, – кошки набежали, я двух задушил, глаза у них выковырял и на спичках сжёг, сажу завернул в бумажку и спрятал. А когда слепнул, то сажей веки мазал и всё видел, только в зелёном свете, а Липатовы об этом не догадывались. Ты, наверное, хребты тех самых кошек в огороде откопал.

Агеев зло сжимает кулаки, вспоминая прежнее.

– От того, кто с моими глазами ходит, я узнал, как убить колдунов Липатовых. Выведал случайно, он прогляделся, а я увидел и запомнил. Нужен нож специальный! Нечисть вообще ножей боится. У меня в доме кругом ножи. Они повсюду, только скрытые. Ими и защищаюсь от колдунов. Под порогом нож остриём вверх забит, чтобы не пришли за мной Липатовы. В каждом окне по ножу приспособил – посередине и лезвием вниз. В дымоход вставил нож, в отдушины. Ни бес, ни колдун не пролезет…

– Одолжи мне на время твой нож против колдунов, – просит Малышев.

– Нету, – печалится Агеев. – Отобрали. Да и не мог бы я тебе его сейчас отдать. Ты же к вечеру пришёл. А после захода солнца нельзя давать острое.

– А сам говоришь, что дома у тебя полно ножей, – обижается на жадность Малышев.

– Так эти ножи не помогут! – с досадой восклицает Агеев. – Они же обычные, магазинные. На колдуна нужен нож с перекрёстка трёх дорог. Он вырастает в земле на первую ночь новолуния. Я кошачьей сажей веки мазал и тайно по ночам ходил перекрёсток искать. Нашёл ближний, достал из земли нож. А воспользоваться толком и не сумел! – Агеев с досадой бьёт рукой по столу. – Дурак я, за женой погнался, а надо было тестя с тёщей первыми резать! И нарисованные сажей глаза подвели. Я на улицу побежал за женой, а мне кто-то из ведра водой плеснул. Сажу смыл, и я снова ослеп. Вот колдуны меня и повязали. Только всё равно не помогло бы! Одного ножа мало. Колдуна недостаточно подрезать, его сжечь потом следует. Это я позже из своих украденных глаз подсмотрел, когда уже у родителей поселился. Слушай, – Агеев берёт Малышева за руку. – Найди перекрёсток трёх дорог, возьми нож. Он колдуна парализует. А после его бензином облей и подожги. Бензин прежде надо в церкви освятить, как воду, но так, чтобы священник не знал. Вначале колдуна ножом обездвижишь и свяченым бензином сожжёшь!

– А где перекрёсток трёх дорог? – спрашивает Малышев.

– Тот, что я возле Пресненского нашёл, уже колдуны сторожат и новый нож раньше тебя вынимают. Ищи другой перекрёсток, но торопись, пока глаза свои остались.

Малышев с грустью и жалостью смотрит на сумасшедшего Агеева.

– Старайся в красном ходить, – советует Агеев. – А будут Липатовы белое предлагать, не носи. И ещё перед тем, как бензин святить, надо поставить свечки в трёх церквях, там, где за упокой: “Упокой, Господи, врагов моих”. Спаса купи, над кроватью повесь, молитвы читай – помогает. А теперь прощай, – говорит Агеев. – Больше мы не увидимся.

– Почему? – спрашивает Малышев.

– Ты мне не поверил и скоро пропадёшь.

– А если я от них просто съеду или с Мариной Липатовой разведусь?

– Они тебя уже не отпустят. А даже если и сбежишь, спрячешься – всё равно поздно. Сглазили тебя Липатовы!

С тяжёлым сердцем Малышев едет домой в Пресненское. Всю дорогу он думает об Агееве. Уж слишком безумны его речи. Малышев решает пока не торопить события и присмотреться к Липатовым. Он вспоминает, в прихожей действительно торчит в стене пустой гвоздь, где, по словам Агеева, раньше висела икона, а потом зеркало, что Агеев расколотил…

Малышев видит пруд и решает искупаться и охладить разгорячённую голову. Сворачивает мотоцикл с дороги, подъезжает к берегу, поросшему сухим камышом. На деревянных мостках, свесив ноги, сидит девочка. На светлой в горошину ткани платьица две чёрных косички.

– Тёплая вода? – спрашивает издалека Малышев, чтобы не испугать девочку. Та, не поворачиваясь, хрипло говорит:

– Скажешь Липатову, пусть икону сегодня вешает.

Во рту Малышева сохнет слюна:

– Какую икону?

– Не твоё дело. Липатов сам знает. Так передашь, или других просить?

– Это в кого же ты деловая такая? – строгим голосом говорит Малышев.

– В отца своего, – пожимает плечами девочка.

– А кто он?

– Молитву “Отче наш” знаешь? – спрашивает девочка.

– Знаю, – говорит Малышев.

– Тогда прочти.

– Отче наш, иже еси на небесех… – послушно читает Малышев, доходит до последней строчки: – И не введи нас во искушение, но избави нас от… – язык Малышева заплетается. Он пытается повторить: – Но избави нас от… – и смотрит в худенькую спину девочки.

– Мой отец тот, – две косички на миг превращаются в змеек, – про кого ты произнести не можешь. Теперь поезжай к Липатовым! – приказывает девочка.