Скорлупы. Кубики

Двенадцатого июля я договорился встретиться с Шеловановым Виталиком, позвонил с работы из гаража и сказал, что приду к нему после семи, но так получилось, освободился раньше и зашёл в пять часов, на всякий случай, вдруг он будет дома, но его не было, и я, чтоб убить время, в гастрономе угловом купил две “Столичных” по ноль пять, плавленых сырков четыре штуки, полкило любительской и батон и снова вернулся к Виталику, и это уже было без пятнадцати шесть вечера, но его всё ещё не было, и я сидел во дворе и покушал чуть батона с сыром и немного выпил из бутылки, но я сидел с другой стороны дома, а не с той, где видно, что идёт Виталик, просто там нет скамейки, и я снова Виталику в дверь позвонил, и никого у Виталика не было, и я тогда к себе, значит, пришёл, а Вика взяла у меня колбасу, сырки и бутылки и поставила в холодильник, будто я купил их как продукты в семью, но я не возражал, потому что не собирался закусывать, раз не собирался с Виталиком выпивать. Я картошки варёной поел с селёдкой и луком под сто грамм, и решил починить электробритву, и сидел её чинил около часа, и тут ко мне в дверь позвонил Виталик Шелованов, как я узнал, когда открыл и увидел его. Он пришёл и говорит: “Ну, где ты ходишь?” – он был уже в сильно пьяном виде, я сказал, что заходил к нему, но его не было. Он пригласил к себе и сказал, что Люда с малой на неделю к родителям умотала и у него бутылка водки и ещё ноль восемь “Славянского”. Я сказал Вике, что погуляю с Виталиком, она попросила: “Не напивайтесь”, – и я сказал, что хорошо, постараюсь, но я взял на всякий случай из холодильника початую водку, там было больше половины, и мы с Виталиком ушли. И по дороге к Виталику мы выпили мою водку, я побольше, он меньше, так как он был до этого уже прилично пьяным, и женщина какая-то пожилая нам сказала, что такие молодые, а уже нетрезвые, а Виталик ей пошутил, что не пьют только электрические столбы, потому что у них чашки перевёрнуты. Мы пришли, Виталик поставил яйца варить, хлеба порезал и сала, и мы закусывали яйцами и хлебом с салом и телевизор включили. Мы допили водку Виталика и выпили “Славянского”. А потом Виталик сказал, у него есть порнография, я говорю, почему бы нет, можно посмотреть, и Виталик принёс журнал иностранный, и мы стали листать картинки, мне одна очень понравилась, там такая светленькая раком стояла и пальцами с красно накрашенными ногтями себе булки раздвигала, а малофья текла ей вниз по анальному отверстию, а она улыбалась, что можно было подумать, будто ей очень от этого приятно. Я смотрел на фотку, а потом вдруг увидел, что Виталик почему-то разделся и остался в одной майке, я говорю: “Трусы-то хуле снял, надень обратно”, – а он заявляет: “Давай я тебя… ну, тоже, как на картинке, совершу с тобой половой акт в анальное отверстие”, – только он сказал это в очень нецензурной форме. Я, разумеется, обиделся на него и дал понять, что я недоволен его словами и предложением, а он продолжал настаивать на своём, давай, говорит, я тебя. Я говорю: “Всё, Виталик, ты набухался, я пошёл домой”, – а он: “Куда, оставайся, тебе же понравилась картинка”. Я отвечаю, что картинка – да, понравилась, но я не тёлка. А Виталик вдруг начинает мне угрожать, что он сейчас позвонит, и к нему придут какие-то пацаны, и тогда я не уйду. И в это же время раздаётся телефонный звонок, а Виталик в кресло садится и оттуда таким довольным тоном мне сообщает: “О, что я тебе сказал, это пацаны звонят, что уже идут”. Меня аж затмило от злости, а на столе нож с ручкой такой белой, которым Виталик сало резал и хлеб, я схватил нож и сказал: “А пусть приходят!” – и ударил Виталика раз в живот и раз в грудь. Он даже не закричал, а воскликнул так ненатурально: “Ой”, – и упал с кресла и пополз, а из него кровь полилась. Я взял журнал и сам не знаю зачем оторвал эту фотографию с тёлкой, у которой малофья по жопе, и ушёл. Перед этим оглянулся, а Виталик лежал скрючившись возле кресла, а нож куда-то подевался. Я понял по неподвижности Виталика, что он уже умер, и потому не стал вызывать скорую помощь. Прибежал домой и говорю жене: “Вика, всё, я зарезал Виталика Шелованова, за мной скоро приедет милиция и меня заберут”, – жена не поверила и сказала, что это глупости. Я: “Хочешь, поспорим, что приедут”, – и на самом деле приехала милиция. В РОВД меня попросили писать объяснительную, я всё в ней честно, как пришёл к Виталику, а он разделся и предложил мне такое, что я его только и смог, что зарезать, потому что он оказался пидарас. Я так открыто написал и отдал дяде Грише – это следователь в нашем РОВД, он меня знает хорошо, и Виталика он тоже знает, потому что дружит с его отцом. Он, когда меня привели, кричал, как же я мог убить Виталика, ведь мы же с ним друзья были и раньше не ссорились, что у Виталика дочка маленькая, ругал, короче, меня. А я сказал: “Дядя Гриша, я не хотел его убивать, он сам виноват и напросился, и в объяснительной я всё как было написал”. Дядя Гриша прочёл и говорит: “Я такую объяснительную принять не могу. Я тебе верю, но нам надо серьёзно поговорить. Не позорь, пожалуйста, Виталика, у него дочь маленькая, и отец Виталика – Шелованов Иван – мой кореш. Напиши, вы вместе выпивали, а потом подрались, и ты его случайно по пьянке убил, – иначе, мол, не по-людски выходит. Нельзя, – говорит, – чтобы Виталик умер для широкой общественности пидарасом. А родителям его я суть конфликта объясню, они тогда тебя в сердце простят”. Я отвечаю: “Хорошо, я подумаю”, – и написал объяснительную по-другому, будто мы просто выпивали, а потом стали ругаться, Виталик меня ударил по лицу, а я взял нож и его зарезал. Я так всё написал, дядя Гриша прочёл и сказал: “Молодец, ты хороший человек. Я за этот поступок тебе тоже помогу – сядешь всего на восемь лет, обещаю”.