«Этот мир вечно пребывает в движении, — говорил он. — Нет ничего неподвижного, застывшего, стачного. Всё вибрирует, пульсирует, меняется. Даже скалы, которые нам кажутся инертными, тоже подчиняются этому закону. Камень состоит из крошечных частичек, невидимых глазу, которые колеблются друг относительно друга, сохраняя связи между собой. Звук есть вибрация, мысль есть вибрация, воля есть вибрация. Мир един, в нём нет изначальных противоположностей и противоречий. Не существует двух абсолютно чуждых друг другу крайностей. То, что мы называем Духом и Материей, по сути есть разные степени одного и того же. Материя есть замедленная вибрация Духа, уплотнившаяся и усложнившаяся тень его. Между небесным и земным нет границы, но есть бесконечное количество градаций. Ученики должны знать, что всё сущее есть Дух, есть выражение воли Непостижимого Великого Существа, обитающего в каждой частичке своего творения. Мир проявленный вибрирует в унисон таинственному голосу Творца, всё пронизано Жизнью Его…»
Глава XIX
Священный язык
День шёл на убыль. Это замечательное время ученики могли проводить так, как этого просит душа: читать книги, которыми переполнена библиотека, любоваться садом, размышлять в одиночестве или общаться с друзьями.
Голубоглазый молодой человек скрылся от людей в затенённой маленькой комнате, которая в это время суток казалась несколько мрачной. Онисана, с радостью следуя ученической традиции, вёл дневник. Он любил подолгу сидеть у окна, склонившись над жёлтыми страницами, и перечитывать написанное. Он терпеть не мог многословия и пустых фраз, поэтому тщательно обдумывал то, что собирался отразить на папирусе, и только когда его мысль выкристаллизовывалась в ясную и чёткую форму, брал в руки перо. Записи его всегда были короткими, но в них заключался главный вывод, как итог прожитого дня. Иногда Онисана здесь же помещал свои стихи, называя их «рифмованными строчками». В силу своей скромности и высоких требований к себе он никогда бы не назвал их поэзией и никому не говорил о подобном увлечении. Он знал, что в его творчестве не хватает глубины, сладкозвучия, что язык его довольно сух и прямолинеен, лишён образных сравнений и лёгкости. Но всё же он сочинял, потому что душа его сама рвалась к гармонии и музыке звуков, потому что ему хотелось жить в мире, который поёт и трепещет, который зовёт в прекрасные чертоги красоты. Перелистывая старые записи, Онисана вдруг увидел одно из первых своих стихотворений, написанное спустя несколько дней после прихода в Золотой город, и прочёл его вслух, нараспев, наслаждаясь струящимся журчанием строк.
А во дворе Школы, укрывшись в тени здания, работал один из самых трудолюбивых Служителей во всём городе. Гармонично сложенный и слегка худощавый молодой человек был полностью погружён в своё занятие. Весь облик Мар-Амата подчёркивал интеллектуальность его натуры: вытянутое лицо с мелкими чертами, усыпанное едва заметными солнечными пятнами, жёсткие, коротко остриженные волосы, чуть нахмуренные от напряжения брови и вдумчивые серые глаза. Согнувшись над большим квадратным столом, он аккуратно выводил разноцветные линии тонкой кистью. Перечитывая написанное много раз, Служитель наслаждался красотой идей, стоящих за словами. Он мог часами размышлять над одной строкой и чувствовать себя от этого бесконечно счастливым. Он не стремился прочитать много книг, не пытался объять необъятное, а искал глубину и истинный смысл, сокрытый везде. Он знал, что любое знание, по-настоящему усвоенное, словно дверь, может привести к Миру Идей, из которого проистекает всё. Мар-Амат иногда запрокидывал голову, будто что-то разглядывая в небе; в действительности же мысли, владевшие его разумом, были настолько невесомы и возвышенны, что глаза его неосознанно устремлялись в голубую даль. Такое можно увидеть часто: человек с опущенной головой переполнен размышлениями о земном либо о самом себе. А тот, кто смотрит ввысь, — окрылён светлыми мечтами.
Тали заметила его и подошла ближе. Из-под его кисти выходили красивые, идеально правильные знаки. Он периодически поглядывал на какую-то серую пластину из металла размером с ладонь.