Скорбь Тру (ЛП)

Джемма бросила на нее невозмутимый взгляд, упорно сдерживая улыбку, чтобы поддержать подругу.

— Так много радости над моим несчастьем.

— Я имею в виду…

После небольшой паузы они обе расхохотались и в унисон сказали.

— Нет выпивке! — и направились к двери, чтобы затушить пожар ненависти ведерком прекрасного мороженого.

***

Трумэн стоял неподвижно во время обыска в реабилитационном центре. Его сердце колотилось так сильно, что был уверен, что парень обыскивает его, уверенный, будто он что-то прячет. Стремление сбежать было таким сильным, что он сжал пальцы в кулаки, пытаясь сдержать разочарование и напомнить себе, что он делает это ради Куинси.

— Отлично. Ты чист.

Трумэн последовал за женщиной по стерильному коридору. Он сосредоточился на ее ногах, считая ее шаги. Потому что если он не будет этого делать, то повернется и убежит. Этот процесс слишком хорошо напомнил ему годы, проведенные в тюрьме. Он напомнил себе, что оказался там по собственной воле. Черт возьми, все уже в прошлом. Здесь никто не был заключенным.

Кроме их зависимости.

Куинси — моя зависимость.

Он зашел в маленькую уютную комнату, непохожую на коридор. В поле его зрения попал диван около дальней стены, стол и стулья справа от него. Все это размылось, как и мысли, проносящиеся сквозь его разум, когда он шел. Когда дверь открылась, он успокоился, подняв глаза на брата. Волна страха, быстро охватившая его, также быстро пошла на спад, пришло облегчение, которое он должен был почувствовать еще тогда, когда он объявил, кого пришел посетить. Но он был слишком стеснен, чтобы оценить тот факт, что Куинси был все еще там. Его самый большой страх состоял в том, что его брат может сдаться и проверить себя на прочность перед окончанием реабилитационной программы. Куинси больше не был покрыт грязью и сажей. Сейчас его кожа была в пожелтевших синяках, а рана на щеке почти зажила. Его волосы были свежевымытыми и падали прямо ему на плечи, закрывая один глаз. Трумэн не был готов к подавляющим эмоциям, которые охватили его при виде брата. Он шагнул вперед, раскрыв руки для мужчины, чьи огромные голубые глаза были полны предостережения, как и язык его тела, и оба сигнала Трумэн решил игнорировать.

— Куинси.

Брат сделал шаг назад, удерживая Трумэна взглядом и передавая четкое сообщение. Трумэн опустил руки по бокам, в то время как разочарование, грусть и гнев вели сражение внутри него.

Куинси взял стул и сел на него. Трумэн сделал то же самое, ухватив момент, чтобы поближе рассмотреть своего брата. Он имел привычку время от времени проигрывать сцены в голове. Все эти годы Трумэн держал изображение тринадцатилетнего Куинси в своей памяти. Он держался за это воспоминание, как за спасательный круг. Как будто верил, что он останется добрым, светлым и чистым мальчиком. Но стены, решетки и расстояние в мили создали огромные непроходимый барьер, который никто из них не мог сломать. Куинси больше не был тем мальчиком, может, даже не был тем самым человеком. Он был мужчиной с волевым подбородком, но слишком большое количество наркотиков изменило его красивое лицо, а на руках пролегли дорожки следов от уколов иглы. Ему было почти двадцать лет, не намного моложе Трумэна, когда того посадили в тюрьму.

— Удивлен? — спросил Куинси.

Он никогда не скрывал своих эмоций. Трумэн откашлялся, пытаясь подобрать слова. Он поговорил с врачом Куинси, и тот посоветовал не разыгрывать семейную драму, не говорить о деньгах, будущем или что-нибудь еще, что может вызвать стресс. Она сказала, что Куинси нужно жить «сегодняшним днем», и что лишняя тревога может плохо сказаться на его выздоровлении.

— Нет, я не удивлен, — солгал он, и Куинси выгнул бровь. — Хорошо, да. Мужик, я не был уверен, что должно было произойти.

— Думаешь, я знаю? — Куинси провел рукой по волосам и отвернулся, сжимая челюсть. — Чувак, это место затягивает, — он вскочил на ноги и начал расхаживать по комнате.

Трумэн встал вместе с ним и наблюдал, как он двигается взад вперед по комнате, как тигр, загнанный в клетку, а его волосы скрывали лицо.

— Я горжусь тобой и тем, что ты делаешь.

Куинси издевался.

— Гордишься мной? Мне не нужно твое одобрение.

— Я не это имел в виду, — он не хотел спорить с братом, но понятия не имел, как вести себя в его обществе, не знал, что говорить. — Я имею в виду, что знаю, как это непросто.

— Мне когда-нибудь было легко? — он поднял сердитый взгляд на Трумэна.

— Я не имел в виду…

— А о чем тогда ты говоришь, Трумэн? — Куинси передвигался по комнате, оставаясь на расстоянии вытянутой руки от Трумэна. — «Ни единого слова, Куинси».

Холодок пробежал по спине Трумэна, услышав его собственные слова из той проклятой ночи, брошенные ему в лицо. Слова, которыми он хотел утешить Куинси. Слова, которые отправили его в тюрьму.

— Ты не совершил ошибку, Куинси. Ее совершил я.

— У тебя было все хорошо. Шесть лет была еда и крыша над головой. Шесть лет, когда ты не смотрел, как какой-то кретин трахает твою мать.

— Куинси, ты не можешь знать, где лучше быть, в тюрьме или…