Скользкий склон (с иллюстрациями)

В тот ранний утренний час, когда старшие Бодлеры искали опору под ногами, взбираясь по Главной Противопожарной Вертикали, — а я от души надеюсь, что читать описание этого пути вы не стали, — младшей Бодлер пришлось искать совершенно другую опору. Долгая холодная ночь на Коварной Горе Солнышку не понравилась. Если вам случалось спать на высочайшей горной вершине в кастрюле под крышкой, вы и сами знаете, как неудобно там лежать — даже в том случае, когда внутри нашлось полотенце, которое можно приспособить вместо одеяла. Всю эту ночь пронизывающие горные ветры задували в крошечные отверстия в крышке, и в кастрюле было настолько холодно, что острые зубы Солнышка так и стучали, больно прикусывая ей губы и производя оглушительный шум, при котором спать было абсолютно невозможно. А когда первые лучи солнца наконец проникли под крышку и воздух в кастрюле согрелся и можно было вздремнуть, Граф Олаф вышел из палатки и сбросил крышку с кастрюли, чтобы отдать Солнышку утренние распоряжения.

— Просыпайся, гроза стоматолога! — закричал он.

Солнышко приоткрыла один усталый глаз и обнаружила, что прямо перед ней находятся ноги негодяя, в частности его левая щиколотка с татуировкой, отчего младшая Бодлер пожалела о том, что вообще открыла глаза. На щиколотке у Олафа было вытатуировано изображение глаза, и Солнышку подумалось, что этот глаз наблюдал за всеми злоключениями Бодлеров — с того страшного дня на Брайни-Бич, когда дети узнали, что их дом сгорел. Время от времени Олаф пытался прятать это изображение от представителей власти, и те не узнавали злодея, поэтому дети сами научились разоблачать его. Несмотря на все его смехотворные обличья, Бодлеры начали замечать изображения глаза и в других местах, например в приёмной злой гипнотизёрши-оптиметриста, на сумочке Эсме Скволор, на стене карнавального фургона и на цепочке, украшавшей шею Мадам Аулу. Казалось даже, будто этот глаз подменил собою глаза родителей Вайолет, Клауса и Солнышка, но вместо того, чтобы оберегать детей и заботиться об их благополучии, глаз бессмысленно пялился на них, словно бы ему не было никакого дела до несчастий сирот и он не мог ничего для них сделать. Приглядевшись, можно было различить скрытые в изображении глаза буквы Г. П. В., и это напомнило Солнышку обо всех страшных тайнах, которые окружали троих детей, и о том, насколько далеки сироты от того, чтобы распутать стянувшие их непостижимые тенёта[8]. Однако прямо с утра трудно думать о тайнах и загадках, особенно когда на тебя кричат, и Солнышко решила всё-таки послушать, что ей говорит похититель.

— Будешь, сиротка, готовить на нас и убирать, — заявил Граф Олаф. — Начнёшь с приготовления завтрака. У нас впереди трудный день, и хороший завтрак придаст мне и моей труппе сил, необходимых для совершения неописуемых злодеяний.

— Плака? — спросила Солнышко, что означало нечто вроде «Как же мне приготовить завтрак на вершине открытой всем ветрам горы?», однако Граф Олаф лишь гнусно ухмыльнулся.

— Плохо, что мозги у тебя меньше зубов, мартышка, — сказал он. — Несёшь всякую ерунду, как всегда.

Солнышко вздохнула, сожалея о том, что на вершине Коварной Горы нет никого, кто понимал бы её слова.

— Перевед, — возразила она, подразумевая «Если вы чего-то не понимаете, это не значит, что это ерунда».

— Ну вот, опять болтаешь, — сказал Олаф и бросил ей ключи от машины. — Доставай из багажника продукты — и вперёд!

Тут Солнышку пришла в голову одна мысль, которая несколько её воодушевила.

— Секреслов, — произнесла она, что на её языке означало «Раз уж вы меня не понимаете, я, само собой, могу говорить всё, что пожелаю, а вам и в голову не придёт, что я имею в виду».

— Надоели мне твои дурацкие высказывания, — бросил Граф Олаф.

— Бруммель, — ответила Солнышко, что означало «Мне представляется, что вам срочно нужна ванна, а одеты вы крайне нелепо».

— Помолчи хоть секунду! — приказал Граф Олаф.

— Корнеплод, — сообщила Солнышко, что означало «вы нехороший, злой человек, который ни капельки не заботится об окружающих».

— Заткнись! — взревел Граф Олаф. — Заткнись и иди готовить!

Солнышко выбралась из кастрюли и встала на ноги, глядя на заснеженную землю, но так, чтобы негодяй не заметил, как она улыбается. Насмешничать нехорошо, но Солнышку показалось, что подшутить над столь злым и гнусным человеком, как Граф Олаф, не так уж и дурно, и пружинистым шагом направилась к автомобилю Графа Олафа. Это выражение здесь означает «неожиданно бодро и весело для человека, оказавшегося в когтях безжалостного негодяя на вершине горы, где было настолько холодно, что даже ближайший водопад промёрз до основания».