Скользкий склон

— Четыре оливки — это четверг, — сказала Вайолет.

— А сегодня пятница, — заметил Куигли. — До сбора волонтёров остаётся меньше недели.

Бодлеры закивали в ответ, и Клаус снова открыл записную книжку.

— «Любые приправы и пряности, — прочёл он, — следует снабжать кодированными этикетками, отсылающими волонтёров к стихотворным шифрам».

— Что-то я не понимаю, — растерялся Куигли.

Клаус со вздохом потянулся за горчицей.

— Это место действительно сложное. Горчица — это приправа, и получается, что она должна отсылать нас к каким-то стихам.

— Каким образом горчица может отослать нас к стихам? — спросила Вайолет.

Клаус улыбнулся.

— Я долго ломал себе голову, — сказал он, — но в конце концов решил посмотреть на состав. И вот послушайте: «Уксус, горчичный порошок, соль, куркума, последний катрен одиннадцатой части „Сада Прозерпины“ Алджернона Чарлза Суинберна [10]и двунатриевый кальций — консервант, идентичный натуральному». Катрен — это четверостишие. Видите, ссылка на стихи оказалась спрятана в список ингредиентов!

— Отлично придумано, — похвалила Вайолет. — Состав продуктов никто никогда не читает. А стихи-то ты не нашёл?

Клаус, нахмурившись, поднял чашку.

— Я нашёл обугленный деревянный указатель «Поэзия», а под ним оказалась груда бумажного пепла, в которой обнаружился один-единственный клочок со стихами, и это как раз было последнее четверостишие одиннадцатой части «Сада Прозерпины» Алджернона Чарлза Суинберна.

— Как удачно, — удивился Куигли.

— Чуточку слишком удачно, — заметил Клаус. — Ведь библиотека сгорела дотла, и из всех стихов уцелел ровно тот отрывок, который нам нужен. Таких совпадений не бывает. — Он вынул клочок бумаги и показал его Вайолет и Куигли. — Как будто кто-то заранее знал, что мы будем его искать.

— О чём же тут говорится? — спросила Вайолет.

— Не слишком весёлое четверостишие, — вздохнул Клаус и наклонил фонарик, чтобы прочитать стихи:

Отжив, смежим мы веки,
Чтоб не восстать вовеки,
Все, как ни вьются, реки —
Вольются в океан. [11]

Дети вздрогнули и поближе придвинулись друг к другу. Стемнело, и они не видели ничего, кроме фонарика Клауса. А если вам когда-нибудь случалось сидеть в темноте с фонариком, у вас наверняка возникало ощущение, что за границами круга света кто-то крадётся, а стихи о смерти в таких случаях самочувствия не улучшают.

— Жалко, что тут нет Айседоры, — проговорил Куигли. — Она бы нам объяснила, что означают эти стихи.

— Всё, как ни вьются, реки — вольются в океан, — повторила Вайолет. — Как вы думаете, вдруг это про последнее убежище?

— Не знаю, — ответил Клаус. — А больше ничего полезного для нас я не нашёл.

— А при чём тут корнишон и лимонный сок? — спросила Вайолет.

Клаус покачал головой, хотя сестра едва различала его в темноте.

— Это тоже относится к посланию, — ответил он, — но всё остальное сгорело.

ззэ В библиотеке я больше ничего стоящего не обнаружил.

Вайолет взяла у брата клочок бумаги и посмотрела на стихи.

— Тут ещё какие-то очень бледные буквы, — сказала она. — Кто-то что-то написал карандашом, но так бледно, что не прочесть.

Куигли полез в рюкзак.

— Я забыл, что фонариков у нас два, — сказал он и посветил на бумагу и вторым фонариком тоже. И правда — там оказались слова, написанные карандашом и еле-еле различимые на полях у последнего четверостишия одиннадцатой части. Вайолет, Клаус и Куигли склонились как можно ниже, чтобы прочитать слово. Ночной ветер шелестел хрупкой бумажкой, и дети дрожали, отчего фонарики тряслись, но вот наконец свет упал прямо на катрен, и стало видно, что там написано.

— «Сахарница», — хором прочитали дети и переглянулись.

— Что это значит? — удивился Клаус.

Вайолет вздохнула.

— Помнишь, когда мы прятались под машиной, кто-то из негодяев что-то говорил про сахарницу? — спросила она Куигли.

Куигли кивнул и вытащил лиловую записную книжку.

— Жак Сникет тоже как-то раз упоминал сахарницу, когда мы были в библиотеке доктора Монтгомери. Он сказал, что непременно нужно её найти. Я специально написал это слово в самом верху одной странички в книжке, чтобы потом хватило места для любых сведений о местонахождении сахарницы. — И он повернул страницу так, чтобы Бодлерам было видно — она пуста. — Так я ничего и не разузнал, — закончил он.

Клаус нахмурился.

— Кажется, чем больше мы узнаём, тем больше обнаруживается загадок. Мы добрались до штаба Г. П. В. и расшифровали сообщение, а всего-то и узнали, что где-то есть последнее убежище и там в четверг соберутся волонтёры.

— Если Солнышко выяснит, где это убежище, нам этого хватит, — заверила его Вайолет.

— Но как же нам забрать Солнышко от Графа Олафа? — спросил Клаус.

— У нас же есть кошки-вилки, — напомнил Куигли. — Заберёмся ещё раз наверх и улизнём, забрав Солнышко с собой.

Вайолет покачала головой.

— Стоит им заметить, что Солнышка нет, как нас тут же обнаружат. С Коварной Горы видно всё на много миль окрест, а противник безнадёжно превосходит нас числом.