Скользящие в рай (сборник)

Лиза нашла его за углом. Он сидел на перевернутом мусорном баке и курил. Рубашка осталась почти без пуговиц, светлые брюки залиты кофе, по лицу, от виска к подбородку, протянулись две параллельные царапины. Она присела перед ним на корточки и промокнула царапины платком. Глеб улыбнулся.

– Ни одного синяка, представляешь? – сказал он. – Сплошные шишки.

Тем же платком она попробовала стереть со своих век поплывшую тушь, еще больше размазав ее вокруг глаз. Улица неистовствовала автомобильными гудками. Поднявшийся ветер нес по мостовой мусор: газеты с уже прокисшими новостями, политические листовки, зовущие к мирному штурму, грязные целлофановые пакеты. С ближайшей церкви ударили в колокол.

– Действительно, надо уехать, – молвил Глеб. Прищурив глаз, он посмотрел на красный диск солнца, свет которого уже не слепил, глубоко затянулся и подытожил: – К морю.

– Конечно, – всхлипнула Лиза, – давай уедем к морю. Прямо завтра, а? – Она вскинула голову и поймала его взгляд. – Ведь если не ждать счастья, оно не придет.

– Завтра так завтра. – Он погладил ее по щеке и некоторое время разглядывал ее лицо. – Осталось лишь выбрать подходящее море, – тихо, почти смиренно добавил он. – Впрочем, у меня есть одно на примете.

Он нагнулся, притянул ее за подбородок и поцеловал в губы, шепнув на ухо:

– Если бы ты видела себя сейчас. Если бы ты видела.

– А что? – обеспокоенно спросила она. – Что такое?

– Ну, вылитая очковая змея. – Он прижался лбом к ее лбу, и оба прыснули от смеха. – Вылитая.

– Ты обещал мне кофе.

– Обещал… Но у меня нет при себе денег. Я же расплатился.

– Надеюсь, окончательно.

– Надеюсь.

14

У Назара, примостившись на стойке, ревела Ксюха. Ревела устало, то и дело прикладываясь к стакану виски с колой. Ксюху обидели милиционеры. Отобрав выручку, всю ночь протиранили в участке. Ее утешали кто как умел. Даже Скваронский пробормотал что-то про греческого мудреца, который радовался тому, как мало ему надо.

Безразличным оставался лишь один финн, желтоволосый, с розовой, пропитой физиономией, который третий час, как вбитый гвоздь, одиноко сидел в центре зала и молча, угрюмо надирался. Он не владел русским языком.

– Менты проклятые! – в сотый раз с рыданием выдавила из себя Ксюха, и все, как по команде, повернулись к одинокой фигуре Гуся, который сидел в стороне и один не утешал пострадавшую проститутку.

Гусь сидел спиной, но сразу почувствовал на себе этот многоокий взгляд. Поежившись, он схватил в руки солонку, поставил ее на место, принялся было стряхивать с себя ее содержимое, но бросил это и, наконец, возмутился:

– Я следователь! Да! Простой следователь. – Он опять нервно вцепился в солонку, взмахнул ею, щедро посолив себе ширинку. – Даже не из убойного отдела!

Многие знали, что у него с Ксюхой производственный роман, но сам он об этом помалкивал, видимо полагая, что очков ему эта связь в глазах общественности не прибавит. Впрочем, Ксюха при всяком удобном случае охотно козыряла своими непротокольными отношениями с опером. Как ни жаль, но на этот раз сия пикантная подробность ей не помогла. В том отделении, куда она угодила, о Гусе ничего не слыхали.

– Я не могу знать всех ментов города! – бросил Гусь в ледяное молчание.

Марленыч осуждающе вздохнул, приобнял Ксюху за полное плечо и рассудительно заметил:

– Ну чего с мента взять, кроме беззакония. – И, поразмыслив, добавил: – Мент, он как совсем человек, только в фуражке. От этого у него гордость.

– Господи, ну какую чушь ты несешь, Марленыч! – завопил Гусь.

Старик махнул на него рукой и завершил свою тугую мысль:

– Кабы у них еще сердце было, окромя фуражки, то они бы подумали, какую хорошую девку обижают. Эх! Ты, дочка, не плачь. Плюнь на них. Посмотри хоть на нашего. – Он кивнул на Удуева. – Ва-ажный какой, глянь-ка. А толку-то? Все одним маслом мазаны. Как бутерброды.

Гусь горестно сплюнул, надулся и решил не отвечать.

– За квартиру задолжала пять месяцев, – пожаловалась Ксюха, давясь виски. – Меня вот-вот на улицу выкинут.

– Держись, детка, – ободрил Барбузов и ушел в бильярдную катать шары.

Марленыч побежал к вновь прибывшим. Все шустро разбрелись в разные стороны, и Ксюха осталась в одиночестве. Помаявшись недолго, Гусь встал и бочком, по-крабьи, подвалил к притихшей девице. Сел рядом, осторожно поинтересовался величиной долга и аж присвистнул.

Перед стойкой материализовался Глеб.

– Мама моя! – воскликнул Назар, откладывая в сторону полотенце, которым натирал бокалы. – Какие злодеи так тебя отделали?

Глеб махнул рукой и, перегнувшись через стойку, сказал:

– Поехали наверх.

– Что, прямо сейчас? – удивился Назар.

– А что?

– Да в общем-то ничего. Только предупрежу Марленыча.

Черным ходом они вышли в подъезд и вызвали лифт.

– И ты даже не попросишь кул-энд-стронг? – поражался Назар, нажимая кнопку последнего этажа. – Определенно, что-то произошло. Медведь, что ли, сдох в берлоге? Или ты пошел в бомбисты? У нас нет милиции на хвосте? А! Тебя перепутали с каким-нибудь горлопаном, наобещавшим три короба по ящику! Надеюсь, ты не просил толпу уступить тебе дорогу?