Скользящие в рай (сборник)

15

Сухой ветер гнал по улицам космы желтой пыли, поднимал в воздух спаленные жарким августовским солнцем листья, покрывшие город хрустящим покровом, как если бы уже наступила глубокая осень, и мусор, неистребимый уличный мусор, от которого не было никакого спасения, грязной метелью пронесся по тухлым подворотням, по выбеленным затянувшейся жарою дворам, пылью забил носы гуляющим псам и посеял смутную тревогу в сердцах их хозяев. Ветер не обещал ни ослабления пекла, ни долгожданного дождя: как будто Всевышний безразлично ворошил своим посохом руины раздавленного, уже обреченного на гибель термитника.

Но людям, населяющим термитник, хотелось жить. Тонкими ручейками, группами, стихийными толпами стекались они со всех окраин в воронку центрального округа. В этом упорном движении угадывалась невидимая цепкая сила, властно ведущая общественных насекомых к единой цели, сила ясной и крепкой идеи, воплотившей вечное стремление простого человека к иллюзии справедливости. За это можно было грызть глотки и погибать.

То ли попритерпевшись к каждодневным митингам, то ли взирая на происходящее как на народное гуляние по случаю летнего перегрева, но многие не пожелали менять свои субботние планы и теперь беспечно слонялись по магазинам и кафе, подспудно ожидая, впрочем, чего-то такого эдакого, что могло бы вдруг разразиться каким-нибудь зрелищным скандалом, который жалко будет пропустить.

Приближаясь к митингующим, чтобы поглазеть на исступленных, озлобленных сограждан, гуляющие не замечали, как сами сливались с толпой, незаметно стискиваемые прибывающими отовсюду все новыми и новыми группами. Все это угрюмо стягивалось со всех сторон в направлении увитых спиралями Бруно мощных бетонных зданий, олицетворяющих нищету, богатство и власть.

Спирали Бруно протянулись и по некоторым городским магистралям, обозначив таким образом улицы, открытые для продвижения толп. Кордоны милиции были существенно сокращены, расставлены на первый взгляд бессмысленно и смотрелись заброшенными. Никакой спецтехники, кроме автомобилей автоинспекции, многие из которых были пусты, на улицах не наблюдалось. Центральные магазины опустили жалюзи на витринах. Предвыборные плакаты комкались и рвались под ногами. По телевизору бесперебойно выступали лидеры профсоюзов, зовущие людей к сдержанности и возбужденно обещающие всё и всем. Создавалось впечатление, что власти покинули город, даже не удосужившись перекрыть в него въезд. Впрочем, в воздухе постоянно барражировали вертолеты, причем не только милицейские, но и военные, – однако на них никто уже не обращал внимания.

Общее возбуждение раскалялось, как масло на сковороде. Преобладали ликующие эмоции ввиду очевидной и, похоже, бескровной победы над обезволенным режимом. Обнадеживающие слухи кругами разбегались по ушам, заглушая собой треск мегафонов и призывные вопли штатных ораторов. И даже те, кто оказался здесь случайно, испытывали странное воодушевление, навеянное, по-видимому, невольной причастностью к единому, целому, общему, такому большому, сплоченному, грозному, способному раздавить любое препятствие под катком глубоко прочувственной, тяжелой ненависти.

Людям нравятся перемены. И даже те, кому они не нравятся, могут незаметно для себя растерять свои убеждения, оказавшись в сердце толпы. Увлекаемые куда-то дальше, вперед, они постепенно уже не ведают, что творят, становясь чем-то поначалу возвышенно обобщенным, смелым, одухотворенным полетом несущейся в старые стены чугунной бабы. Понимали все они – с детьми, собаками, домочадцами, бедные и обеспеченные, пожилые, юные, умные и глупые, веселые, злые, отчаянные, бездетные, многодетные и одинокие, грязные и опрятные, – куда идут и чего желают получить, что будет впереди, да и будет ли что? Положившись на мудрость толпы, позабыв себя, свои дела и заботы, большинство из них с нарастающим оптимизмом безоглядно неслось вслед зыбкой надежде, чем-то похожей на отдых в санатории, чем-то – на веселый домашний обед или на выздоровление, а может, на стабильную работу, чистое белье, рок-концерт, интимную пирушку или на что-нибудь совсем отдельное, свое.

Лопнули первые витрины, смялись первые автомобили, непредусмотрительно припаркованные у обочин.

Полковник Книга отошел от широкого окна на восьмом этаже отеля «Националь», откуда можно было наблюдать за движением масс с разных сторон, выключил звук в телевизоре и, тяжело вздохнув, произнес:

– Уж не перемудрили ли мы?

– Не понял, – выпрямился молодой человек в элегантном костюме.

Книга сурово зыркнул на него из-под бровей:

– Не сомневаюсь в этом, господин специалист как-вас-там. – Полковник достал папиросу, продул ее и закурил. Потом буркнул в сторону специалиста: – Не поздно ли приступать к задуманному?

– Отчего же?

– Да оттого, что город перекалился. Глянь поди в окно.

– Мы не можем ничего изменить, господин полковник, – отчеканил молодой человек. – Нас не поймут.

– Не поймут – и что?