– Конечно, дорогой. Только я не понимаю, почему бы нам не взять отель подороже? В маленьких номерах, кроме кровати и тумбочки с телевизором, ничего нет. И аляповатый – так, кажется, по-русски? – постер над кроватью с голой женщиной или с кусочком местного пейзажа. К тому же там останавливается бог знает кто. Нет халатов, нет тапочек.
– Ничего. Это ничего. Я куплю тебе халат и тапочки.
– Там плохо убирают.
– Пустяки. Главное – море, вот о чем я думаю.
– Разберемся на месте, любимый. Хорошо?
Глеб не ответил. Лиза включила радиоприемник. В надрывной манере тонущего в гуще событий психопата комментатор передавал полувоенные сводки с улиц города, в которых логики было не больше, чем в наводнении. Он то взывал к властям, которые безрассудно убрали куда-то милицейские заслоны, то с ужасом сообщал, что не знает, сколько человек вышло на улицы, поскольку это не поддается подсчету, то ругал оппозицию за беспорядки, грозящие вылиться в побоище, то перебивал сам себя и звал радиослушателей посмотреть на страшные толпы из окна своей студии, пугая сталинщиной. «Все камеры работают в прямом эфире! – захлебывался комментатор, окончательно позабыв, видимо, что он не на телевидении. – Съемка ведется одновременно с разных точек! Вы имеете уникальную возможность следить за развитием событий в режиме реального времени! Пока все проходит без видимых инцидентов, но кто знает, что ждет нас в ближайшие часы!»
– А что там происходит? – спросила Лиза.
Не ответив, Глеб переключил частоту, и салон наполнился солнечной музыкой Вивальди.
Все началось слаженно, почти синхронно, как в хорошо продуманной боевой операции. Полковник Книга выпил еще полстакана водки, но голова оставалась ясной. В разных частях города одномоментно загорелись коммерческие магазинчики, частные лавки, забегаловки, а также пара казино. Поджигателей никто не видел, так что казалось, будто торговые точки воспламенились сами собой. Ни о каких пожарных, разумеется, речи быть не могло, и магазины с лавками быстро выгорели дотла, посеяв переполох среди местных жителей и прохожих, о чем немедленно сообщили в выпусках новостей, отметив при этом, что все заведения контролировались теневым бизнесом. Еще больший шум вызвали то ли два, то ли три, то ли неизвестно сколько взлетевших на воздух фургонов, чудом никого не покалечивших. Парламент созвал экстренное совещание.
Затем из ближайших к центральным площадям переулков и дворов, как по команде, выкатились автобусы с затемненными стеклами в сопровождении сверкающих на солнце черных джипов и разместились таким образом, чтобы по возможности затруднить выходы с основных магистралей и площадей, плотно забитых людьми. Вид этой техники вызвал тревогу и страх, толпа слегка отхлынула и уплотнилась, несколько попритихла и насторожилась в предчувствии непонятной опасности. Прошло минут десять. Дверцы автобусов резко распахнулись, из них посыпались крепкие парни в темных кожаных куртках – человек по пятьдесят из каждого – и кинулись к толпе. Многие были вооружены кастетами. Кисти рук у некоторых оплетали велосипедные цепи.
Никто, кроме разрозненных групп, слонявшихся с краю, не успел осознать, что происходит, но через всю человеческую массу, как через одно огромное живое тело, электрическим разрядом прокатилась дрожь, сменившаяся испугом попавшего в ловушку зверя.
Парни молча набросились на зевак, выбирая мужчин покрепче, и стали натасканно избивать. Воздух прорезали женские визги и плач детей. Люди ошалело заметались на месте, не понимая, что происходит, куда бежать, что делать. Пожилой человек с рассеченной головой вырвался из толпы и, пройдя пару шагов, упал на мостовую. Первая кровь распалила нападавших. Толпа опасно заколыхалась, послышались задыхающиеся крики, переходящие в мощный, нарастающий рев. Те, кто находился внутри толпы, не могли знать, чем вызвано общее волнение, но каким-то неведомым чувством они догадывались, что это не милиция, не военные, а что-то другое, более жестокое и бескомпромиссное – нечто, сеющее первобытный ужас.
– Бандиты! – пронеслось над головами, и это страшное слово мигом достигло слуха каждого, вызвав всеобщий ужас. «Почему? Почему? Откуда?»
Ужас охватывал все существо человека, стиснутого по рукам и ногам и не способного предпринять усилий к своему спасению. Началось какое-то овечье смятение: так судорожными рывками животное пытается определить общее движение отары, чтобы совпасть с ним и так спастись. А мускулистые парни в темных куртках хладнокровно ломали челюсти, били под дых, в пах, топтали упавших, все более пьянея от безбрежности свободы и собственной власти над стадом, отданным им на заклание.