Данные показывают, что немое, меньшее полушарие специализировано для восприятия гештальта, являясь в первую очередь синтетиком при обработке введённой информации. Напротив, речевое, большее полушарие, судя по всему, действует в более логической, аналитической, компьютероподобной манере, и собранные сведения позволяют предположить, что возможной причиной церебральной латерализации у человека является базовая несогласованность языковых функций с одной стороны, и функций синтетического восприятия с другой.
…почувствовал себя больным и подавленным — почти как во время той речи в клубе «Светских Львов».
— Там нет никакой овцы, верно? — спросил он. — Но я был близко?
— Это не тест Роршаха, — заметил сидящий спец, — где бесформенное пятно может по-разному интерпретироваться многими субъектами. Здесь обрисовывается только один-единственный специфический объект. В данном случае это собака.
— Что? — переспросил Фред.
— Собака.
— С чего вы взяли, что это собака? — Он в упор не видел никакой собаки. — Покажите, где.
Спец…
Данный вывод находит своё экспериментальное подтверждение в опытах на животных с рассечённым мозгом, два полушария которого могут быть обучены воспринимать, оценивать и действовать независимо. У человека, где выработка умозаключения обычно смещается в одно полушарие, другое полушарие, очевидно, специализируется на ином способе мышления, который можно назвать «соположенным». Правила или методы, согласно которым происходит выработка умозаключения по «эту» сторону мозга (сторону, которая говорит, читает и пишет), много лет подвергались анализу с точки зрения синтаксиса, семантики, математической логики и т. п. Правила, согласно которым происходит выработка умозаключения по другую сторону мозга, в дальнейшем потребуют многолетнего изучения.
…перевернул карточку. На обороте был выведен предельно простой контур, а под ним надпись «СОБАКА» — и Фред сразу же узнал в контуре ту самую форму, что таилась среди беспорядочных линий на передней стороне. Собственно говоря это даже была конкретная порода собаки: борзая со втянутым брюхом.
— Как это понимать? — спросил он. — Почему вместо собаки я увидел овцу?
— Скорее всего, просто как психологический тормоз, — предположил стоящий спец, меняя опорную ногу. — Только когда мы прогоним весь набор карточек, а затем проведём несколько других тестов…
— Это тест более высокого уровня по сравнению с Роршахом, — перебил сидящий спец, доставая новый рисунок — поскольку он не толковательный. Ошибочных ответов можно придумать множество, но правильным будет только один. Есть только один объект, нарисованный и удостоверенный для каждой карточки в государственном отделе психографики; именно это верно, ибо передано прямиком из Вашингтона. Либо вы его опознаёте, либо нет. Если у вас получается целый ряд неопознаний, мы фиксируем функциональное расстройство восприятия и лечим вас некоторое время, пока вы впоследствии надлежащим образом не справитесь с тестами.
— В федеральной клинике? — спросил Фред.
— Да. Итак, что вы видите на этом рисунке, среди этих конкретных чёрно-белых линий?
Город смерти, подумал Фред, изучая рисунок. Вот что я вижу: смерть во всех её обличьях — не в одном единственно верном, а во множестве. И повсюду. Метровый контрактник на тележке.
— Скажите мне всё-таки, — пробормотал Фред. — Вас та речь в клубе «Светских Львов» насторожила?
Два медицинских спеца переглянулись.