На следующий день Коля Шишкин принес Андрею Прокофьевичу карту Ленинграда, красными линиями он прочертил на ней маршруты двух автобусов. Как на грех, шли они в разные концы города и оказались весьма протяженными. На пути следования и на прилежащих улицах — десятки предприятий.
— А проверка ничего не дала, — сообщил Коля. — Четыре билета — с первого, пять — с двойки…
— Так, — кивнул Андрей Прокофьевич. — Придется попыхтеть.
Прошло три дня. Коля без устали носился по городу. На четвертый день он выложил на стол Андрею Прокофьевичу кипу листков.
— Опрошено сорок восемь медпунктов. На фабриках, в институтах, лабораториях, универмагах, конструкторских бюро… Но… — Коля развел руками. — Да, задал нам кроссвордик старик, — вздохнул он. — А стоит ли?
Эта мысль — а стоит ли? — вертелась и у Андрея Прокофьевича. Из-за блажи этого «народного» столько дней теряем. Правда, Коля ничем другим не занят. Тренаж неплохой. Но все же…
— Кончили, — решительно отрубил он. — Побаловались и хватит. Есть дела поважнее.
Коля ушел.
Целый день Андрей Прокофьевич, захлестнутый обычной сутолокой угрозыска, не вспоминал об артисте.
Вечером, вернувшись домой, прилег на тахту. Жена и сын в столовой смотрели телевизор.
«Интересно, — подумал Андрей Прокофьевич. — А Гаршин тоже сейчас смотрит телевизор?»
И тут же одернул себя. Ведь решил: с артистом точка.
Но за долгие годы у Андрея Прокофьевича выработалась железная привычка: ни один начатый поиск не бросать, обязательно доводить до конца. Пусть даже самый безнадежный. Коле рассказывали: однажды после преступления прошло уже четыре года. А розыски не приносили результатов. Но Андрей Прокофьевич все же не «закрывал» дела, не сдавал в архив. И преступник был задержан — спустя почти пять лет после ограбления.
Очевидно, эта привычка сказывалась и сейчас. И хотя Андрей Прокофьевич решил не заниматься «застенчивым героем», но в свободные, неслужебные часы мысли сами упорно возвращались к нему.
А может, давало себя знать и самолюбие старого оперативника? Ведь дело необычное. Тут и методы поиска нужны необычные. Интересно разработать эти методы.
Но, пожалуй, самое главное — Коля.
«Нет, нельзя бросать, — подумал Андрей Прокофьевич. — Непедагогично. Коля-то… Приучится. Тяп-ляп. На полдороге…»
Итак, что же еще посоветовать Коле?
Размышления Андрея Прокофьевича вскоре были прерваны. Позвонил Нагибин, его старый друг, сотрудник газеты «Вечерний Ленинград».
— Ну, как? — спросил он.
— Ничего, — осторожно ответил Андрей Прокофьевич, не понимая, что интересует газетчика.
Поговорили о недавнем неожиданно грозном движении ледника в восточных горах.
— Ну, а «знамение времени»? — спросил Нагибин.
«Так», — подумал Андрей Прокофьевич.
— Парень не обнаружен, — сказал он. — Да и стоит ли так уж искать? А ледник, интересно, совсем остановился? Вдруг завтра опять поползет?
Нагибин промолчал.
— Жаль, — сказал он. — Этим парнем у нас в редакции интересуются.
Андрей Прокофьевич покачал головой:
«Шустрый старикан! И в редакцию слетал».
На следующий день в газете появилась заметка: «Самоотверженный поступок». Корреспондент не пожалел красок.
Спустя несколько дней Андрей Прокофьевич позвонил в редакцию.
— Нет, парень не объявился, — ответил Нагибин. — Скромничает? Или не читал?
Весь день Андрей Прокофьевич занимался обычными своими делами: у замначальника угрозыска их всегда хватает. Но подспудно нет-нет да и возвращался мысленно к исчезнувшему парню.
Снова со всеми подробностями припомнил рассказ артиста. Каждую, даже самую пустячную деталь поворошил, «подержал в руках». Впрочем, сделать это не составило труда: деталей, даже самых незначительных, было очень мало.
Коля предложил обойти все таксопарки.
— Ну, предположим, найдем ту машину, — вслух размышлял Андрей Прокофьевич. — Хотя это нелегко: какой водитель сам признается, что зацепил пешехода? За это ведь по головке не погладят! Предположим, все-таки найдем. Ну, и что? Что от него узнаем?
Коля пожал плечами.
— Наружность парня? Вряд ли. Он, верно, и старичка-то не запомнил. А парня — тем более. Ведь видел его лишь мгновение. Нет, напрасный труд.
Коля ушел.
Андрей Прокофьевич встал, походил по кабинету. На столе у него стояла удивительно живо вылепленная фаянсовая собака, подарок одного моряка, побывавшего в Японии. Андрей Прокофьевич погладил собаку по спине — она высунула язык. Он стоял около стола, думая об исчезнувшем парне, и в рассеянности гладил собаку; она послушно открывала и захлопывала пасть.
Странно: чем яснее убеждался Андрей Прокофьевич, что найти парня почти нет шансов, тем упорнее ему хотелось разыскать его. Самолюбие? Азарт? Или — как это часто бывает — препятствие породило новые силы? Честно говоря, и перед Колей неловко: заместитель начальника угрозыска, а вот не может… Да и старичок артист все больше нравился Андрею Прокофьевичу. На днях артист позвонил: есть ли новости?
— Жаль, — грустно сказал он. — У меня вчера весь день сердце ныло. А когда сердце… печальные мысли сами лезут… Я ведь одинок. Ни жены, ни детей. А одному, знаете, иногда очень неуютно на земле…