Сколько стоит небо(СИ)

   Ангел, как обычно, скрывал свои бронзовые латы и золотисто-зелёные крылья под непонятного цвета плащом. В руках он держал самый обычных факел, хотя обычно имел привычку пользоваться магическими светлячками. В отсветах пламени его волосы приобретали рыже-персиковый оттенок, а в золотых глазах начинали плясать каштановые лукавые искорки. Ни Ги, ни Дар не удивились ему, не придав никакого значения единственному жителю мёртвого города Хель. Впрочем, они могли слышать о Лорее от Вальдемара и именно потому сейчас не подавали виду. Хотя нет, Гинко всё-таки косится заинтересованно на Хранителя. Видимо, хочет поскорее расспросить его о духах, что населяют Хель?

   Но было поздно о чём-либо говорить. Я и Лорей понимающе улыбнулись друг другу, будто бы попрощались с ним всего лишь вчера. И вроде бы и не было этого стремительного перемещения за Драконьи Клыки, не было долгой разлуки и неизвестности. Болтая о том о сём, мы отправились к Храму Богов, где решено было устроиться на ночлег. Дар хотел было распределить ночное дежурство, но Лорей остановил его, заверив, что в мёртвом городе это абсолютно ни к чему, что ночь пройдёт тихо и мирно. К тому же, вокруг сада, где мы расположились, ангел лично проложил защитный контур на всякий случай. Гинко тут же прицепился к нему с вопросами. Я с минуту понаблюдал эту картину, а потом по знакомой тропинке отправился к своему любимому месту в саду.

   Фонтан работал как и всегда. Дух захватывало при взгляде на мраморную статую дракона, как будто живую. Рука сама потянулась к его мордочке, погладила холодный камень. Я поприветствовал белоснежного дракончика на его языке, опустился рядом с бортиком на траву, скрестил ноги и прикрыл глаза. Вдохнул полной грудью запах цветов.

   Странно. На дворе зима, в городе то тут, то там лежат сугробы. А здесь стоит самая настоящая весна. Всё цветёт, всё пахнет. Кругом тепло, кругом - многообразие красок, зелени. Не по себе становится, когда ты, вот так вот просто, сделав всего лишь шаг, уходишь из зимний стужи, мороза. И попадаешь в сказку, в благоухающий сад. Интересно, это заклинание тут было или его наложил Лорей? Может, ангелу не по душе зима?

   Вздрогнул, когда на моё плечо легла тяжёлая рука. Открыв глаза, я увидел улыбающегося Лорея. Он, кивнув чему-то своему, опустился на бортик, не убирая руки. Запрокинул голову и посмотрел в темнеющее вечернее небо, где уже стали появляться россыпи созвездий.

   - Знаешь, - усмехнулся он, - я, когда очутился здесь, видел только смерть и разруху. Всю свою жизнь здесь, пока охранял книгу. А потом... потом чуть было сам не умер, потеряв её. Но встретил Вальдемара.

   К чему это он?

   - Он, наверное, был единственным, кому я стал доверят. И первым, кто предал меня. Но я не об этом, - он встряхнул головой, печально улыбнулся. - Вальдемар как-то сказал мне, что я, как Хранитель, могу сам решать, кому эта книга достанется. Тогда я спросил его, как я пойму, что это именно тот, кому она должна принадлежать? Ведь нельзя же просто так отдать её первому попавшемуся! Он ответил, что я узнаю. Пойму, почувствую? Нет, не помню точно, как он сказал. Но это и не важно. Я ему не верил, ведь так частенько говорили мои учителя. Поймёшь то, поймёшь другое... И желательно сам, непременно, обязательно сам, без посторонней помощи, чтобы лучше усвоить и запомнить. Но я, кажется, должен извиниться перед князем. Потому что он оказался прав.

   Я вопросительно глянул на Лорея. Встретившись с его золотыми глазами, вздрогнул снова.

   - Ты же догадался, друг мой? - Почему в голосе столько боли? Почему?! - Извини меня, Лир. Извини. Но книга твоя по праву.

   Гинко никак не унимался и мешал ужинать не только Лорею, но и всем остальным. Оказывается, пока мы с Даром готовили еду, он успел пробежаться по городу и заметить нечто зело интересное и важное. Как утверждал сам целитель, это позволит сделать ему открытие в астральной области. Болтал он без умолку и всё на каком-то непонятном научном языке, коему мы, жалкие смертные, обучены не были. В конечном счёте до Гинконариэлла это дошло, и, надувшись, он замолк и стал глядеть в собственную тарелку. Долго обижаться Ги не умел, поэтому уже через минуту лекарь начал пытаться объяснить нам свою теорию простым языком. Я заметил, как сильно преображается целитель, стоит ему начать разговор на свою любимую тему. Пропадал холод, которым от него веяло, в глазах появлялись безумные искорки, а речь его приобретала больше красок, но становилась сбивчивой.