Склонный к Силе

Кому это понравится? Вот и добавляет Гросс сам себе проблем. Мало ему, что грусситы активизировались, подняли мертвого принца на щит. То одну провинцию захватят, то другую. Царь из одной их вышвырнет, они две займут. Так и скукоживаются верные ему земли. А тут еще и эти «посольства» из одного-двух человек. Из всех близких семей повыдергивал представителей, взялся за дальние семьи. А этрусские кланы посылать своих сынов за границу не любят, недовольство зреет.

Может, поэтому и идут у Гросса дела ни шатко ни валко? Нет, открыто не предают – не любит Френом предательства, но саботируют. Чтобы понял царь, что не надо так с родами. Не понимает. Образ очередного Грусса застилает ему взор, очевидных вещей не замечает и самого простого не разумеет.

Ну, найдут «принца», привезут его голову – и что? Грусситы на это навалят огромную кучу, заявят: «Фальшивка» – и продолжат кусать царя. Им этот «принц» нужен как символ, а символ убить невозможно. Гросс сам раздул пламя, поверив своему кафарскому посланнику, так вот сам бы и задувал. Да и теперь еще не поздно! Стоит ему в любом храме заявить во всеуслышание: «Жду моего брата в Главном доме Френома на суд его!» И все – перемирие на неопределенное время. Правда, такие события в пятитысячелетней истории Этрусии случались… по пальцам одной руки можно пересчитать, но было! Суд проходил, и никто не возражал против высшего правосудия, все присягали выжившему. На жизнь одного царя (после суда обычно долгую) хватало, а потом… не важно. Зато после вызова грусситам землю рыть придется, самим принца своего искать, раз подняли знамя, а гросситам останется терпеливо ждать и посмеиваться. Государь знает «божественное завещание», но не идет в храм с вызовом. Как же! Это означает признание мятежника равным себе. А верные кланы думают не только о признании, у них невольно закрадываются сомнения – царь боится.

Когда болит голова, опускаются руки, не говоря уж о пальцах. Небольшой род Шантроссов как раз относился к «пальцам», то есть являлся дальней семьей партии «гроссов».

Стригант, верный сын своего рода, две декады сидел посланником в Тире. Взвешивал «за» и «против» и в конце концов решился. Взял и написал письмо своему старому приятелю по учебе и юношеским попойкам Эрлану. Пусть он из партии «груссов», но торговые дела на пользу общей родины важны всем этрускам, правда?

Воспоминания о былом чередовались с описанием ужасного климата, варварских нравов и горячих аборигенок Тира. Лишь в конце письма написал о деле:

«Местные купцы очень заинтересованы в океанских продуктах, будь то изысканные деликатесы или изделия из костей и шкур морских чудовищ. Есть спрос на крупный жемчуг, коего в гелинской луже отродясь не водилось. Я намекнул князю, что могу договориться с гроппонтскими купцами, заранее думая о твоей помощи. Извини, товарищ, все забываю спросить: а что ты забыл в тамошней дыре? Меня бы из нашей Этрусии и розгами не выгнали, но дела служивые – пришлось. Больше не отвлекаюсь. В ответ тирские купцы могут предложить степные продукты, из которых, как я понял, самое ценное – сырье из каганского пятна. Знаешь, Эрлан, никогда не думал, что стану завзятым торговцем. Стыдно, но чего не сделаешь ради родины, а князь обещал скидку нашим, этрусским торговцам на то самое сырье. Узнай, пожалуйста, ради нашей старой дружбы, пообщайся с купцами, все равно живешь в столице княжества. Кстати, уважь князя – тогда и мне будет большое уважение от него. Он хочет узнать о Русе Нодаше, который родом оттуда. Теперь он в Эолгуле и собирается просить руки его родственницы. Архей – бастард. Пишу с улыбкой, мы-то знаем, кто есть археи. Я видел того молодого человека, если так можно сказать о тридцатилетнем мужчине. Увидел и удивился. Лицом – вылитый этруск, но слишком мелок для нашего племени…»

Приписал еще несколько ничего не значащих строк и запечатал конверт.

Предательство? Ни в коем разе! Стригант чувствовал себя чуть ли не героем. Получается, он сам вызвал противника на суд бога, раз у государя, прости Френом за эти мысли, духу не хватает. Символ есть символ, живой или мертвый – роли не играет, но уж если живой, то он должен быть на месте. А там как бог выведет, кто кого.

Обижался посланник на царя за жизнь в этом Аргольте, только не ледяном, а испепеляющем из-за жары, а еще больше – за «выжимание» согласия в это ненужное посольство. Доходило до завуалированных угроз. Ну и, самое главное, не верил, точнее, не хотел верить в то, что Рус – этруск. Он посвящен Гее, а не Френому. Но теперь пусть Эрлан разбирается в этих «пробелах воспитания» якобы принца. Стригант не сомневался в способностях своего старого товарища, как не сомневался в выходе Руса из темницы сразу после свадьбы наследника. А вот в долгой жизни «принца» после освобождения уверен не был.