Скиталец

— Все остришь. Хотя, по-моему, ты сам не свой после Москвы.

— Может быть… Но по голове меня стукнули здесь… Знаешь, у меня действительно проблемы. Когда я пришел в себя, я не помнил, кто я и где я. Потом понемногу вспомнил, но не все. Ты представляешь, я не могу говорить на немецком.

— Ты и раньше говорил не очень уж. Все время путал падежи и времена.

— Одно дело путать падежи и времена, а другое дело вообще не говорить.

— Так серьезно?

— Да. Выражаясь научным языком, у меня частичная амнезия, отягощенная женевю.

— Чем?

— Ложными воспоминаниями. Но я не хотел бы это обсуждать с врачом.

— Да уж… Это было бы совсем некстати.

Слушай, тебе же положен отпуск. Когда выпишешься, поедем к твоим.

— Это мысль.

— Кстати, почему ты не спрашиваешь, как прошла презентация моей последней книги?

— Ой, Алиса! Как я мог забыть! Расскажи, пожалуйста.

Как и в моем мире, она была писательницей.

* * *

Пролетело еще несколько дней, и вскоре я продолжил свое выздоровление дома.

Это было что-то вроде семейного общежития. Оценивая положительные стороны, можно отметить идеальную чистоту. И еще, люди были спокойнее, одухотвореннее и, я бы сказал, красивее, чем нашем мире. Может быть, сыграла роль политика евгеники?

Я даже удивился, как же во всем этом спокойствие мог произойти бунт.

Но такова была моя работа. Внутренние войска СС. Охрана лагерей. С моим положением «дикого» арийца это было, пожалуй, лучшей карьерой.

Техника же оставляла желать много лучшего. Во всяком случае, ни о каком персональном компьютере можно было и не думать. И на этот раз выкрутиться с работой мне будет куда как сложнее.

Алиса подошла ко мне сзади, когда я, поглощенный этими мыслями, глядел в окно. Я поделился с ней своими проблемами по поводу работы и амнезии.

— А ведь у нас совсем не жалуют психов!

— Но ты ведь не псих. А травма головы — с кем не бывает? В конце концов, ты можешь работать в компании моего отца.

— А что я, интересно, буду там делать? — я еще толком не знал, что это за компания, но догадывался, что это как-то связано с издательством.

— По крайней мере, на русском направлении ты справишься с любым вопросом.

Я был рад, что обо мне так думали. Да, быть офицером СС было еще почетно, но уже не престижно. И останься я в этом мире надолго, я наверняка бы основательно подумал об ее предложении. Но первым делом тогда бы следовало налечь на немецкий…

* * *

С работой и отпуском все прошло на редкость удачно. Так что, кажется, никто ничего не заподозрил. Ну а некоторая странность — так что еще можно было ожидать от человека, перенесшего травму головы!

Хорошо, что со мной был любящий человек.

Не могу точно сказать, возникли ли у меня к ней чувства , но с ней было на редкость легко и хорошо.

И вообще с каждой минутой пребывания в этом мире он мне нравился все больше. Пожалуй, и его я бы предпочел своему собственному. Однако один червь все же непрерывно грыз мое сердце. Как русский душой, я не мог смириться с нашим поражением. Я даже рискнул поговорить об этом с Алисой.

— Знаешь такое стихотворение Лермонтова.

Оно называется «Баллада»?

— Что-то не припомню.

— Слушай:

В избушке позднею порою
Славянка юная сидит.
Вдали багровою зарею
На небе зарево горит.
И люльку детскую качая
Поет славянка молодая:
«Не плачь, не плачь.
Иль сердцем чуешь,
Дитя, ты близкую беду.
О, больно рано ты тоскуешь.
Я от тебя не отойду.
Скорее мужа я утрачу.
Не плачь, дитя, и я заплачу.
Отец твой стал за честь и Бога
В ряду бойцов против татар.
Кровавый след — его дорога,
Его булат блестит, как жар.
Вон видишь, зарево краснеет.
То битва семя Смерти сеет.
Как рада я, что ты не в силах
Понять опасности своей.
Не плачут дети на могилах
Им чужд и стыд, и страх цепей.
Их жребий зависти достоин.
Вдруг стук, и в двери входит воин.
Брада в крови, избиты латы.
«Свершилось!» — восклицает он,
— «Свершилось. Торжествуй, проклятый!
Наш милый край порабощен.
Татар мечи не удержали.
Орда взяла, и наши пали.»
И он упал и умирает
Кровавой смертию бойца.
Жена ребенка поднимает
Над бледной головой отца.
«Смотри, как умирают люди,
И мстить учись у женской груди».