Скиф

В свою очередь, Феокл образно, вскакивая с кушетки, что с каждым разом давалось ему все труднее, поведал мне о Фермопильском сражении, когда царь Леонид из Спарты прославился, сражаясь с персами. Историю о трех сотнях спартанцев я слышал в другой жизни, в будущем, но больше меня интересовало настоящее, а именно – Гераклея, куда с известием о вторжении боспорцев был послан корабль. Я придумал для Феокла особый вопрос и, после того как мы разделались с зажаренным на углях кабанчиком, спросил:

– За что выпьем? Может, за могущественные Афины или дружественную Гераклею?

– Я пью за Гераклею Понтийскую! – закричал Феокл и опрокинул в рот кубок с вином.

Я был доволен. Ведь важна не столько внимательность, сколько проницательность, надо уметь или научиться видеть и слышать, впитывать в себя всю имеющуюся в наличии информацию. Мне осталось задать Феоклу всего один вопрос, и сделал я это нарочито пьяным, обиженным голосом:

– Почему? Почему за Гераклею?

Немного маленького безумства, немного учтивости – и я узнал все, что хотел.

– Слушай и внимай. Может, поймешь, почему я славлю Гераклею Понтийскую, а не Афины. Из Гераклеи наши предки пришли на своих триерах в Боспор Киммерийский и основали плисы Мирмекии, Порфмии и Торики. Но проклятые меоты сожгли дома наших предков. Тогда первые поселенцы воздвигли на пожарищах укрепленные акрополи, а позже додумались-таки сбежать от диких меотов на другой берег. Где и построили Пантикапей, процветающий под тиранией Сатира и поныне. Правили там тогда тираны из милетского рода Археанактидов. И род тот славный возглавил симахию[67], в которую входила и Феодосия. Тогда наши предки творили великие дела, потому что за Понтом стояла великая сила – Гераклея – прародина, мать. В Гераклею шли корабли, груженные пшеницей, а оттуда на этот берег Понта плыли вино, рабы и воины. Все было так, пока проклятые Спартокиды – фракийские варвары, не захватили в Пантикапее власть. И теперь Сатир, которому нет никакого дела до древней связи эллинов с праматерью Гераклеей, уже покорил все полисы, ранее входившие в симмахию Археанактидов, и только Феодосия остается пока независимой. И Афинам нынче нет никакого дела до происходящего на берегах Понта, а из Гераклеи вот-вот придет помощь!

Я смотрел на спящего Феокла и вспоминал, как он в порыве негодования бросал на землю свой дорогой кубок, призывал в свидетели богов и проклинал Сатира. Сумерки опустились на беседку, где наш совместный обед плавно перетек в ужин, с моря задул ветер. Тот раб, что утром получил от меня монетку, принес теплое шерстяное одеяло. И я укрылся им, положив голову на подушку, наконец, позволил себе сдаться Морфею.

Глава 26

На рассвете, когда еще было мглисто, а над морем стоял туман, в усадьбу Феокла прибыл гонец и сообщил, что царь Сатир собирается говорить с лучшими из лучших граждан Феодосии. Тот солдат не назвал конкретного часа, когда боспорский тиран будет готов, и место, где он собирался встретиться с феодоситами, но как оказалось, его послание поняли и правильно истолковали.

Делегация феодоситов вышла за стены полиса после сиесты. К тому времени на небольшом холме метрах в пятистах от стен, неподалеку от выбеленного ограждения усадьбы феодосийской хоры расположились Сатир и его свита.

Царь Боспора восседал на пышном ковре, и было заметно, что старик отдает много сил, пытаясь придать осанке величия. Я же остановился далеко и не мог разглядеть цвет его глаз или родинки на лице. Видел только седую бороду и что Сатир выглядит исхудавшим, как болеющий неизлечимой болезнью человек. Слышал я, что ему пятьдесят или около того лет, по меркам этого мира не мало, но и не много для могущественного правителя.

Справа от царя расположилась, наверное, сама Тиргатао. Если судить по ладной фигуре, то я теперь понимаю Гнура. Лицо царицы наполовину скрывала золотая бахрома, падающая блестящими струями с высокой золотой диадемы, а губы были еще полны той полнотой, что бывает у молодых девиц и исчезает у женщин с возрастом. Роксолан тоже там был. Он занимал место слева от Сатира, а другие знатные боспорцы и военачальники стояли полукругом за ними.

Может быть, я что-нибудь и упустил, потому что вначале играл в гляделки с Гнуром. Проклятый роксолан заметил меня и глаз не отводил все время, пока я торчал на том холме. Будто девицу смазливую увидел! Еще мне показалось, что среди свиты боспорского царя мелькнуло лицо Лида. Но тогда в этом я не был уверен.

Феокл, Тасий и еще трое уважаемых феодоситов, оставив нас, свой эскорт позади, приблизились к Сатиру, раболепствуя, положили к его ногам дары от полиса. Что они говорили, я не слышал. Но общение их с Сатиром длилось не больше десяти минут. Так же низко кланяясь и пятясь, делегаты Феодосии отступили и вернулись к нам. Никто из них ничего тогда не сказал. Мы молча возвращались за стену.

Феокл все же поведал мне о желании царя Боспора. Сатир потребовал от первых граждан полиса, чтобы Феодосия, как в старые времена существования симмахии, вошла в Боспорское царство.

– Что вы ответили Сатиру? – спросил я.