Скелет в шкафу

Леди Фабия напоминала каменное изваяние: белая, холодная, неумолимая. Иллюзии ее рухнули и погребли под собой саму леди Фабию. Осталась одна ненависть. Изящные черты лица как будто стали резче, заострились; в уголках рта залегли безобразные морщины; подбородок заметно выпятился; на тонкой шее напряглись жилы. Если бы из-за ее слепоты не погибло столько людей, Монк бы ей посочувствовал. Но сейчас, глядя на нее, он ощущал лишь страх. Сын, которого она боготворила, погиб. С его смертью жизнь для Фабии утратила всякое очарование. Один лишь обожаемый Джосселин мог ее развлечь, развеселить и утешить лестью, что она по-прежнему обворожительна и неотразима. Уже то, что он побывал на войне и вернулся раненый, являлось для нее большим горем. Но вскоре Джосселин Грей был избит до смерти в собственной квартире на Мекленбург-сквер — и это уже было выше ее сил. Увы, ни Лоуэл, ни Менард не заменят ей Джосселина; да она бы им и не позволила. Любовь и нежность, которую могли бы дать ей другие сыновья, остались невостребованными. Печальные открытия Монка, расследовавшего это дело, переполнили горькую чашу, чего Фабия ему никогда не простит.

Розамонд, жена Лоуэла, сидела рядом с мужем, серьезная и сдержанная.

Судья кратко подвел итог, и присяжные удалились на совещание. Публика осталась сидеть — каждый боялся, что его место могут занять и он пропустит кульминацию разыгравшейся драмы.

Монк пытался прикинуть, как часто приходилось ему присутствовать в зале суда, когда решалась участь арестованного им человека. Вся документация, которую он вел, заканчивалась на передаче очередного дела в суд. Читая о разоблаченных им преступниках, он тщательно выискивал между строк сведения о самом себе. Судя по этим записям. Монк был человек дотошный, не упускающий ни одной важной детали, обладающий блестящей интуицией, позволявшей ему из разрозненных осколков истины воссоздать цельную картину, неизменно опережая в своих открытиях менее одаренных коллег. Его гнало безудержное честолюбие, шаг за шагом продвигался он по служебной лестнице — ценой бессонных ночей, кропотливого труда и внезапных озарений. Карьера его была стремительна. Он очень редко ошибался и не прощал ошибок другим. Им восхищались, но, кроме Ивэна, никто не любил. И неудивительно! Образ, вырисовывающийся на основе сохранившихся записей, и в самом Монке не вызывал ни малейшей симпатии. С Ивэном же они встретились уже после несчастного случая, и дело Грея было их первым общим расследованием.

Ожидание длилось минут пятнадцать, и все это время Монк перебирал разрозненные факты, которые он знал о себе самом, пытаясь домыслить остальное. Странно, но такое впечатление, что личной жизни у него не было вообще — одна работа. Ему даже писем никто не писал.

Вернулись присяжные. Лица у них были напряженные, в глазах — тревога. Гомон в зале мгновенно умолк, и наступила полная тишина, изредка нарушаемая лишь шорохом платьев да скрипом башмаков.

Судья спросил присяжных, вынесли ли они решение и все ли с этим решением согласны.

Те ответили утвердительно, и тогда судья попросил старшину присяжных огласить вердикт.

— Виновен, но мы просим о снисхождении, милорд. Проявите все возможное милосердие в рамках, очерченных законом, сэр.

Монк обнаружил, что стоит, затаив дыхание, боясь упустить самую ничтожную часть из того, что сейчас будет сказано. Сзади кто-то кашлянул, и Монк готов был удавить этого человека.

Здесь ли Эстер? Наверное, тоже с замиранием сердца ждет слов судьи.

Он взглянул на Менарда Грея, поднявшегося со скамьи подсудимых — одинокого, как никто на свете. И в то же время каждый присутствующий в этом сводчатом, обшитом панелями зале ждал решения его судьбы: жизнь или смерть. Стоящий рядом Рэтбоун — стройнее и дюйма на три ниже ростом, чем Менард, — положил руку на плечо подзащитному: то ли чтобы ободрить, то ли просто дать почувствовать, что за него еще кто-то тревожится.

— Менард Грей, — медленно произнес судья, и лицо его сморщилось, стало скорбным, хотя при желании на нем можно было прочесть сочувствие и разочарование. — Суд признал вас виновным в убийстве. В противном случае присяжным не пришлось бы просить о снисхождении. Что, впрочем, свидетельствует в вашу пользу. Ваш адвокат привел многочисленные доводы, что вы были спровоцированы, и живо описал душевные страдания, которые вы испытывали по вине вашей жертвы. Однако суд не может рассматривать это в качестве оправдания. Если каждый, находясь в душевном расстройстве, будет прибегать к насилию, наша цивилизация рухнет.

По залу пробежал гневный шепоток.