В целом картина сильно смахивала на агитплакаты тридцатых годов. Рисовали художники в то время этакие настенные украшения с угрожающими названиями: «Сотрудник НКВД давит гадину» или «Чекисты ночами не спят, от предателей нас избавить хотят». Как-то раз мне, мывшей в 80-х полы в одном столичном НИИ, попался в самом дальнем углу местной библиотеки тоненький песенник, выпущенный в 1938 году. Я заинтересовалась и перелистала пожелтевшие странички. Открывалась книжонка «Гимном НКВД». Были в нем потрясающие строки:
Жаль, в памяти не сохранилось имя автора опуса. Вполне вероятно, что он, если еще жив, радеет сейчас за демократию.
Сопя от негодования, я принялась читать текст, сопровождавший снимок. "Майор Олег Куприн приоткрыл завесу над тайнами писательницы Арины Виоловой. Оказывается, милая женщина, трогательно краснеющая при виде направленного на нее объектива, не так уж и наивна. Майор отказался дать комментарии по этому поводу, но мы обещаем вам, что обязательно соединимся с писательницей и зададим ей вопросы:
«Арина, вы убили любовника? Украли кошелек? А может, торговали наркотиками?» И еще, нашего корреспондента терзают смутные подозрения: если, как утверждают в пресс-службе издательства «Марко», Виолова лишь недавно прибыла из Африки, то как же она успела побывать за колючей проволокой? Может, «Африка» – это просто поэтическое название места, адрес которого выглядит как-нибудь так: ИТК № 1247/3? Или сизо № 2? И уж простите, милые читатели, но хмурому майору Куприну я верю больше, чем улыбчивым обманщикам из рекламной службы «Марко».
Я села на скамейку и попыталась справиться с подступающей злобой. Интересно, какой тираж у этого пасквильного листка? Одна радость: на снимке я запечатлена в таком виде, что и отец родной не узнает…
Не успела в голове оформиться последняя мысль, как напротив лавки остановилась стайка подростков и уставилась на меня широко раскрытыми глазами. Я было подумала, что случайно потерла глаза и теперь сижу, украшенная размазанной тушью. Потянулась к сумочке, но зеркальце достать не успела, потому что одна из тинейджерок, худенькая девочка в рваных джинсах, неожиданно воскликнула:
– Ой! Вы ведь эта писательница! Арина Виолова!
– Как вы узнали? – пробормотала я, вжимаясь в твердую спинку.
– Так тут ваша фотка, – потрясла газетой «Сплетник» другая девица, лицо которой напоминало по окраске абстрактное полотно: сине-красно-зелено-желто-белое.
– Да? – удивилась я. – Вроде я на себя там не похожа.
– Это вы зря, – «успокоила» меня девочка в джинсах. – Мы сразу сообразили, кого видим. А за что вы сидели?
– Э.., э.., не могу сказать.
– Ну, пожалуйста, дико интересно!
– Ну.., это не правда! Никогда не имела дела с правоохранительными органами, то есть хочу сказать, никогда не находилась под следствием.
– Пошли, Ксюха, – со вздохом потянула подругу за рукав размалеванная девочка, – разве ж она правду расскажет!
Не успела стайка щебечущих подростков исчезнуть за поворотом, как я схватила мобильный, набрала номер и, услыхав глухое «да», проорала:
– Через час, в пирожковой, возле твоей работы! Не вздумай опоздать или не прийти!
– Но… – забормотал удивленный Олег, но я уже отсоединилась и скачками понеслась к метро.
Очевидно, Куприн настолько был удивлен моим тоном, что в виде исключения не заставил себя ждать. Обычно, если мы договариваемся о встрече где-нибудь в городе, мне приходится топтаться по полчаса, прежде чем увижу потного, всклокоченного мужа, который наконец-то явился на свидание. И если вы думаете, что первая фраза, которую он произносит, звучит так: «Прости, дорогая, я, как всегда, не рассчитал времени и заставил тебя плясать на морозе», то глубоко ошибаетесь.
С самым недовольным видом Олег заявляет: «Очень трудно прервать служебные дела из-за идиотского похода в магазин!»
При этом учтите, что мы собираемся покупать ему брюки, а в субботу или в воскресенье муженек тоже работает.
– Ты заболела? – с выражением неподдельной заботы на лице поинтересовался Олег и откусил полпирожка.
Я уставилась на оставшийся в его руках остаток с непонятной желтой начинкой, и меня мигом хватил «родимчик».
– Имей в виду! Завтра же я развожусь, а после подаю на тебя в суд!!!
Куприн выронил кусок печива и забубнил:
– Вилка, ну ты че? Белены объелась? И вообще, что случилось?
Но у меня от негодования закончились слова, а те, которые остались, как-то не принято произносить вслух в тесно набитой людьми забегаловке, да и дети тут есть!
– Ну что я сделал? – недоумевал Олег. Потом вдруг его лицо разгладилось, и он хлопнул себя по лбу.
– Прости, я кретин!
– Вспомнил! – прошипела я.