Скелет из пробирки

Анечка вышла замуж, родила дочку Алиночку. Люба никак не могла устроить личную жизнь. Вообще, несмотря на то, что их разделял всего год, дочки у Марии Григорьевны получились разными. Аня – серьезная, вдумчивая, училась на одни пятерки, легко поступила в медицинский институт, потом пошла в аспирантуру. Девушка самостоятельно выучила немецкий, он как-то словно влетел ей в голову. Любочка же оказалась легкомысленной троечницей и наотрез отказалась идти в медицину. Люба пошла в иняз. Языки давались ей так же легко, как и старшей сестре, в особенности немецкий.

– Мне кажется, – сказала она как-то матери, – что я владею немецким с детства, похоже, я его просто вспоминаю.

Мария Григорьевна перекрестилась рукой, на внутренней стороне которой виднелся номер, и сурово сказала:

– Слава богу, ни одного немца в нашем роду не было.

– Ну откуда ты знаешь, – усмехнулась Любочка.

– Мои родители поляки, – напомнила Мария Григорьевна.

– Польша и Германия рядом, – настаивала Люба, – может, и имелась у нас в роду немецкая кровь.

– Ты знаешь, где мы познакомились с папой, и понимаешь, что я не испытываю никакой радости, слыша от тебя подобные умозаключения, – отрезала Мария Григорьевна.

– Ой! – испугалась Люба. – Прости…

Мария Григорьевна только качала головой. В этом была вся Любаша: сначала ляпнет, потом соображает. Анечка другая – разумная, молчаливая, послушная.

Потом скончался Кирилл Боярский. Его смерть словно открыла неисчислимую череду несчастий. Через некоторое время в семью пришла новая трагедия.

Анечка с мужем, молодым, подающим большие надежды токсикологом, поехала на субботу и воскресенье на дачу. Маленькую Алину, болевшую ветрянкой, оставили дома. Мария Григорьевна очень любила своего зятя. Анечка и тут проявила разумность: выбрала в спутники жизни аспиранта своего отца, давно принятого в доме на правах родственника.

Жарко натопив печку, молодая пара выпила бутылку вина, заснула и.., не проснулась. Нашли их во вторник, когда страшно взволнованная столь долгим отсутствием детей Мария Григорьевна попросила соседа съездить на дачу и проверить, не случилось ли чего. Анечка и ее муж отравились дымом. Очевидно, они, практически никогда не имевшие дела с печкой, слишком рано закрыли вьюшку. Вполне вероятно, что кто-нибудь из супругов мог бы проснуться и поднять тревогу, но дело усугубила бутылка вина. Выпив «Арбатское», и Анечка, и Алексей спали без задних ног.

На похоронах почти помешавшаяся Мария Григорьевна твердила:

– Алиночка! Посадите ее около меня, не отпускайте Любаша, держи девочку.

Но страшный рок преследовал семью. Не успела Любаша выйти замуж за очень симпатичного парня по имени Игорь, как он скончался от простой случайности. Решили сделать шашлык, собрали гостей. Игорь начал нанизывать мясо на шампур и поранил руку. Моментально обработали рану антисептиком.

– Ерунда, – отмахнулся парень, – заживет как на собаке.

Но уже вечером с температурой сорок его отправили в больницу. И здесь опять все было против Любочки. Происшествие случилось на даче, в страшную жару. Игоря поместили в крохотную больничку, до Москвы было далеко. Но квалификация врачей в районной больничке оставляла желать лучшего, они пользовались примитивными лекарствами, суперсовременных антибиотиков в клинике не водилось.

Мария Григорьевна мигом оценила ситуацию и поспешила в столицу. Но когда она с двумя московскими профессорами и сумкой, набитой медикаментами, явилась в больничку, тело зятя уже отправили в морг, а Любочка, заламывая руки, бегала по стертому от частого мытья старому линолеуму.

Больше Люба замуж выходить не хотела. Она решительно говорила:

– Нет. Надо мной висит проклятие. Наверное, Анечка на том свете не хочет, чтобы в нашем доме появился мужчина. Боится, как он станет относиться к Алине.

Мария Григорьевна очень переживала, пыталась вразумить дочь, но та не слушала мать.

Впрочем, Люба отмахивалась и от других советов Марии Григорьевны. Она открыла секс-шоп. Вернее, сначала небольшую палатку. Мать страшно переживала, что дочь занялась таким неприличным делом. Боялась, как бы Алина не узнала, чем торгует тетка. И еще Мария Григорьевна мигом краснела, когда слышала вопрос: «Что делает ваша дочь?»

Старушка туманно отвечала:

– Бизнесом владеет, только не спрашивайте о деталях, я их не знаю. Крутится, как и все.

Но и в коммерческих делах Любе не везло. Она, понадеявшись на удачу, расширила свою торговую точку и прогорела.

– Вы не поверите, как мне было ее жаль, – качала головой Инга, – и Марию Григорьевну тоже. Словно рок над ними висит.

– Нет, не поверю, – я решительно прервала Горскую. Инга осеклась:

– Почему?

– Потому что вы дали Любе денег в долг, а потом заставили ее переписать на себя магазин! Горская покачала головой.

– Кто наплел вам эти глупости?

– А что, не так?

– Нет, конечно, – завела было Инга, но тут же спохватилась:

– Вы не журналистка!

– Почти угадали.

– Зачем вы явились сюда?

– Я расследую убийство Любы Боярской.

– Люба умерла своей смертью, – сердито возразила Инга.

– Ее убили, – спокойно парировала я.