Сказы

Вынул ножик Петр, давай с берез одежку полосовать, в куски катает, в вязанку вяжет. Навязал, ноги-руки трясутся, — не из храбрых был, — взвалил вязанку на плечо и домой скорей побежал. Рад — хозяин не заметил. Бежит чащей, земли под собой не чует, только сучья трещат, ни дать ни взять, сохатый от стрелка улепетывает.

О сучки, о коряги все штаны, всю рубашку ободрал, ровно на него собак борзых спустили. Еле жив выбрался из чащи. Все-таки принес вязанку.

Только к дому-то подходит, а соседка тут как тут.

— Отколе это ты такой миткаль достал?

— Да на Студенцах отбеливал, — а сам с вязанкой скорее в сенцы и дверь на засов.

Зимой опять с Герасимом на ярмарку тронулись. Шагают сзади за возами, Герасим и спрашивает:

— Петр, вроде у тебя поболе моего на вязанку?

— Полно тебе чужое считать. Глаза-то больно завидущи. Не с одних ли берез с тобой катали, — Петр с обидой отвечает.

— Знать, повиделось, — и больше допытываться Герасим не стал. Не любил на чужом возу куски считать, спросил к слову.

Не успели товар раскинуть — минтом раскупили. Петр еще копейку на кусок набавил — все равно берут. С выручкой подвыпили чуточку и — домой. Герасим закутался в тулуп, ткнулся в передок, на сене мягко, едет — похрапывает, лошадь трусится бойко, передней пущена. Сзади в санях Петр сидит: подсчитывает, на сколько больше приятеля выручил.

Глядь, у самого леса нищий обочь дороги в сугробе сидит, и костыль и корзинка рядом.

Видно, хворь замаяла, из сил выбился; увидел он сани-то, ползет по снегу, просит:

— Довези, родной, замерзну, не доползу.

Петр глянул на него, сам кнутом лошадь шугнул. Так и остался нищий в сугробе.

Въехали в лес, тут Петр и вспомнил наказ старика. Хоть и вернуться за нищим — так не против бы. А еще его мутит обман. Вязанку тайком взял. Ну да вдруг узнает старик.

Подъехали к березе, что над дорогой висит. И дупло рядом. Опять их дед в чаще встречает. Одет тепленько, по-зимнему. В сапогах и в варежках.

— Как базарилось?

— Да слава богу.

— Охулки какой на себя не положили ли?

— Ни на себя, ни на тебя, отец, не положили, — ему на ответ Герасим.

— По-честному базарили, — поддакивает Петр.

Старик только вздохнул глубоконько, напоперек слова не ответил. Указал на березы, скатывать полотенце велел.

Раз, два — и готово, по возу накатали. Домой веселехоньки заявились, особенно Петр. Ему и больно по губе пришлось. Прикидывает он: вязанка-то что? Этого мало. Пожалуй, и возок миткалю можно зацепить тайком от Герасима. Неделя не прошла, накинул дело — поехал к чорту на кулички, за тридцать верст в березник за дровами, а у самого на дворе дров и без того три поленницы стояло: сухие, с осени заготовлены.

Везет из лесу к вечеру хворосту воз. Во двор въехал, хворост сбросил, а под хворостом куски. Опять его хозяин березовый не заметил. Откуда миткали, — шепнул жене на ухо, смертной клятвой другим рассказывать не велел. Повезли они с Герасимом товары на базар. У Петра на возу вдвое больше. Герасим головой покачивает:

— А у тебя, Петр, вдвое больше моего, откуда ты взял сэстолько?

— А все оттуда. Баба с девкой ночи напролет ткали. Вот и подбавили.

Ну, подбавили, так подбавили, а Герасиму-то что!

С базару-то едут, у той согнутой березы встречает их старик. Как, мол, дела?

— Да дела — лучше быть не надо.

— Ну и гоже! Завет мой не забыли?

— Как забыть можно! — смеленько так Петр отзывается.

Дед только брови сдвинул, не стал перечить. Выдал им, как положено, по хорошему возу полотен. Добра пожелал обоим.

Приехали они домой, а на ту пору большое несчастье стряслось: все базары прихлопнули. Чужоземцы на нашу землю войной пошли. Это давным-давно было. Все пожгли и в Кремле сели. И часть нашего края захватили. Как раз в то село заползли, где Петр и Герасим жили. Герасим видит — дело плохо — с чужоземцами мириться никак нельзя. Выбрал ночь потемнее, взял краюху хлеба в мешок, топорок за пояс да в тот самый березник подался. Много там мужиков скопилось — кто откуда. Сложа руки в лесу не сидели. Улучат момент, как поедут эти чужоземцы по селам кур да овец собирать, чужие сундуки проверять, мужики с топорами да с вилами — тут как тут. И покажут им, почем куры, почем гуси. Немало они в те поры непрошенных гостей угрохали.

А Петр в селе остался. Звал его Герасим, а он что-то не пошел с ним.

На базары-то ездить нельзя. И додумался этот Петр свои полотна чужоземцам солдатам сбывать. Те оборваны: ни портянок на ногах, ни рубашек на плечах.

А Петру главно прибыль была бы. Да побазарить недолго привелось. Раз ночью подстерегли мужики в лесу целый обоз чужоземцев и приняли в топоры, а те на отпор, ну, их на месте и положили в том березнике. Глядят мужики: на всех чужоземцах белые полотняные рубашки. Тканье чудесное. Откуда тот миткаль — один Герасим знает. Тут призадумался он, но и в ум брать не хочет — де, мол, Петр с чужоземцами торги завел. Тут и выходит из березничка дед знакомый Герасима, глянул на чужоземцев.