Сказы

Стемнело. Заполночь как раз в березник въехали. На дороге ни впереди, ни сзади — ни души. Только две тележки на тракте в березняке поскрипывают, диви журавли по осени. А луна над лесом полная, как пряжи клубье. В лесу тихо. Ровно и лес и земля умерли. Только под кустами холодные огоньки иссиня-белые светятся — светлячки, стало быть. А березы от земли доверху — ровно миткалем обвиты, белые-белые…

— Что бабам своим дома скажем? Больно выручка-то у нас нонче гожа? — спрашивает Герасим Петра. Свою-то лошадь впереди пустил, сам сел к Петру на дроги.

— Лучше и не бай, не знаю, как в избу показаться. Моя ведьма узнает — глаза выцарапает, — про характер жены своей сомневается Петр.

Едут да на березы любуются. Березы ровные, высокие, как снежные. Герасим и говорит:

— Прямо миткалевые березы!

— Да, гожи, вот бы нам залечить свою проруху, смотать бы хоть с одной березы, — советует Петр.

— Не плохо бы, — и Герасим думает.

Только поговорили — передняя зацепила за пенек, хруп — ось перелетела пополам, колесо под куст покатилось.

— Вот и ловко! — кричит Герасим. — Ни лисы, ни рыбы — и миткали прогулял, и телегу поломал.

Слез. Остановил лошадь. Что делать? На трех колесах не поедешь. А ехать не близко. Половины не проехали. К счастью, топор пригодился. Свернули лошадей на куртину, привязали к березе, сами пошли кол искать, взамен колеса под заднюю ось поставить. С краю у дороги подходящего дерева не видно. То кустарник мелкий, то березы в обхват. От куста к кусту — и далеконько подались. Боятся, кто бы лошадей не угнал, пока они с колом путаются. Нашли, вырубили. Только было из чащи выходить — глядь-поглядь, место перед ними белым-пребело, выше куста белый сугроб лежит. Что за диковинка? Обомлели мужики. Видят: выходит дедушка седенький, бородка небольшая, в лаптях, в белой рубахе, в белых штанах, зеленой опояской подпоясан, на волосах лыковое обечко, чтобы волосы работать не мешали.

Выходит это дед и на ту гору белую кусок миткаля кладет.

— Дедушка, что ты делаешь? — спрашивают Герасим с Петром.

А дед поклонился им в пояс, утерся рукавом, сел на пенек, да и говорит:

— Товар белю, миткальчик, стало быть.

— Вон оно что, ишь ты. А много у тебя миткалю? — опять выспрашивают.

— Да по мой век хватит. Тку, тку, а себе на рубашку все нехватает, — показывает на заплаты на локтях.

— А много у тебя станков?

— Сколько в лесу берез, столько и станков.

Герасим с Петром переглянулись. Видят, дед себе на уме, не лыком шит.

— Чей ты сам будешь?

— Отцов да материн!

— В каком месте живешь?

— Доподлинно не скажу, а чуток намекну: там, где люди, там и я. Зовут меня березовый хозяин. А вы что, ребяты, гляжу на вас, пригорюнились? Водкой от обоих попахивает, а весельем чуть.

Они ему про свое горе и скажи. Герасим — тот не больно убивается:

— Ладно, только бы доехать, а там еще натку, были бы руки.

Петр за другую вожжу тянет.

— Баба со света сживет. Не знаю, чем обороняться. — И просит он березового хозяина: — Дедушка, а дедушка, не выручишь ли ты нас из прорухи? Вон у тебя сколько полотен, а уж мы тебе после — всей нашей душой…

Березовый хозяин подумал, подумал, хитренько прищурился, пригляделся к Петру и советует ему:

— Ты, коли нужда будет, делами мне соответствуй, а душу свою побереги, может понадобится. Душа-то у чевека одна — и надо ее употребить на то дело, которое не меньше души стоит. А я, раз у вас ухабина такая, и за спасибо помогу. Вижу, мужики вы степенные, язык умеете за зубами держать, в деле моем не нагадите, открою я вам тайну, только об этом ни матери, ни отцу не рассказывайте. Полотен у меня горы, и девать их некуда. А на торжки таскаться мне заказано. Кем заказано, лучше не пытайте, не поведаю.

Так вот, даю я вам первосортного тканья по тележке. Такого добреца вы не видывали. Весь свой промах и загладите. И бабы вас журить не станут. Скажите, мол, завозно было, не разбазарили. А на другом торжке к вашему товару подступу не будет, особо в цене покупателей не притесняйте. И еще вам говорю: и впредь по ночам я на своем посту, на этом месте орудую. Вы на торжок-то трафьте ночью ехать, по луне. К вашему товару кусков по сотне я добавлять стану. Мзды с вас никакой не возьму. Но тот из вас, кто самый смертный грех на земле сотворит, от такого отворочусь. И все блага ему слезами отплатятся.

— А какой грех? Ты нас научи, — Герасим с Петром добиваются.

Не стал учить их березовый хозяин.

— Сами догадайтесь. До села ехать далеко, пока едете, от нечего делать подумайте. Да и каждый день, ложась и вставая, в памяти мой наказ держите! А теперь возьмите по вязанке моего миткалю.

Встал это он, подошел к березе в мужицкий обхват. А береза белая-белая, ни пятнышка на ней, ни блошки. Вышина — глянешь на маковку, голова кружится.

— Пощупайте кожуру, какова?

Герасим с Петром пощупали.

— Миткалевая, самая настоящая!

— Вот это и есть мой миткаль. А теперь научу, как мой миткаль в куски складывать.

Вынул ножик, вырезал, как надо ленте быть. Приказывает Герасиму:

— Ты становись к этой березе, сматывай кусков, сколько тебе надобно.