Сказка об уроде

Дни становились короче, костёр на берегу разгорался ярче. Атто знал, что это значит. Это была та самая причина, по которой он вновь посетил родные края. Он смотрел на ребёнка, который бегал вдоль реки, беззаботно размахивая единственной кистью: лис приглядывался к его животу, бёдрам и нежной мягкой плоти на розовых щеках. Да, люди нравились лису, вызывали в нём интерес — и тем сильнее было волнение зверя, когда он представлял, как один из них достанется ему, как те зайчишки, которые не смогли уйти от его быстрых лап.

Долгими ночами женщина прижимала своего отпрыска к груди, качала его на руках и пела песни. Днём она кормила ребёнка, играла с ним, что-то рассказывала и гладила по голове. Но иногда (с наступлением холодов всё чаще) она заставляла сына кричать от боли. В такие дни Атто старался не появляться в долине, но даже в лесу деревья звенели от эха пронзительного крика. А на следующий день на теле мальчика появлялось новое увечье — то глаз выцарапан, то кожа на спине свисает лоскутами, то нога стала короче на ступню. Мальчик больше не бегал по долине; уже не мог. А женщина с той же любящей улыбкой клала ему еду в рот и целовала в макушку — и он улыбался, обнажая кровоточащие десны на месте выбитых зубов.

Насколько Атто мог судить, этот ребёнок был спокойнее предыдущего, с которым женщина жила на исходе прошлого долгого лета, который длился шестьдесят лун. Тот не кричал, когда женщина истязала его, и не улыбался, когда она его ласкала. Да и ростом вымахал — будь здоров. Целыми днями он упражнялся в метании камней и бил прутьями стволы деревьев. Когда осень уже почти стала зимой, Атто, устроившийся на опушке, увидел, как он взял острое железо, которым они резали еду, и вошёл в шатёр женщины. Лис не знал, что там произошло — не было ни воплей, ни стонов. Но мальчик выполз из шатра без ног, а наутро хмуро выплевывал в лицо женщины подносимую ею еду.

Новый ребёнок не был похож на него. Он ещё мог ходить, опираясь на кривой сук, и часто они с матерью гуляли на пляже, глядя на закат. В такие моменты люди казались отрешёнными от всего, что происходило в долине. Атто даже подумывал о том, чтобы подбежать к их шатру и унести на зубах какую-нибудь еду, пока они отлучились на берег, но отказался от затеи, сочтя её слишком рискованной. Без защиты вековых стволов зверь чувствовал себя уязвимым. На эту тревогу накладывался необъяснимый трепет перед этими белокожими созданиями на двух лапах.

Однажды утром, когда на деревьях появился первый иней и ветки стали ломкими от стужи, ребёнок исчез. Атто ждал этого — то же самое произошло на исходе прошлой осени. Ночь была безлунной, костёр на берегу едва тлел, но лис видел смутные движения и слышал тихие голоса. Несколько раз в свете углей блеснуло железо. Потом оба силуэта удалились в шатёр, который до рассвета высился во тьме чёрным монолитом.

Когда солнце встало, женщина вышла из шатра. Лицо её было в крови, но чуткий нюх Атто тут же определил, что это не её кровь. Женщина умыла лицо в реке и раздула огонь. Из шатра она выносила большие куски мяса и бросала в котёл. Едкий дым защекотал ноздри зверя, и лис прижал уши к голове. Когда мясо в котлах заскворчало, женщина стала есть, поглощая жареную плоть целыми кусками. До этого она ела совсем мало, отдавая всё лишнее своему ребёнку, но сегодня словно наверстывала упущенное. Атто же давно не попадалась добыча, и его живот нещадно урчал. Но лис терпеливо ждал, зная, что от этого пиршества перепадёт и ему доля.

Наевшись, женщина выволокла из шатра то, что осталось от мальчика. Окровавленное и изъеденное тельце выглядело очень маленьким, но ей всё равно пришлось отдохнуть много раз, пока она тащила его в лес. Атто следил за ней, таясь за деревьями.

Она бросила его на лесной прогалине и, прежде чем вернуться на берег, долго смотрела на то, что недавно было его сыном. Из глаз женщины текла вода, как и прошлой осенью. Атто тогда не понимал, как это у неё получается, не понял и сейчас. У зверя из глаз вода никогда не выходила.

Наконец, она ушла. Выждав для верности некоторое время, лис подобрался к желанной цели. Уцелевший глаз мальчика был открыт и смотрел на небо то ли с удивлением, то ли с восхищением. Атто начал пир с его холодных щек. Мясо имело необычный пьянящий привкус, который нравился лису. Вскоре над прогалиной закружили падальщики, в кустах зашевелилось мелкое зверье, но Атто лишь зарычал, не оборачиваясь. Это была его добыча, и он никому не собирался её отдавать.

Когда зашло солнце, он лениво вернулся в долину, чтобы в последний раз взглянуть на женщину. Она лежала одна на песке, сложив руки на животе, и смотрела на зажигающиеся далеко наверху звёзды. Костёр трещал, плескались волны, где-то ухала сова, но она будто ничего не слышала.