Сказка об Илье Муромце

«Удалый добрый молодецъ, славный богатырь!» — говорить князь Иль Муромцу — «видно, что ты весь свой вкъ сиднемъ дома сидлъ, надъ собой невзгодушки не вдалъ. Видно не знаешь ты, что ужъ тридцать лтъ нтъ отсюда пути въ Кіевъ прямозжаго, и здимъ мы въ Кіевъ околицей. Залегъ на той прямой дорог Соловей-разбойникъ, Соловей, Одихмантьевъ сынъ, со своимъ проклятымъ родомъ, и нтъ мимо его никому пути: срый зврь — и тотъ тамъ не прорыскиваетъ; черный воронъ — и тотъ не пролетываетъ. Сидитъ онъ, Соловей, на семи дубахъ, свищетъ разбойникъ по-соловьиному, шипитъ по-зминому, рявкаетъ по-туриному, и нтъ такого молодца удалаго, нтъ такого коня богатырскаго, который бы тотъ его посвистъ вынести могъ: какъ услышитъ, на землю мертвъ валится».

— «Спасибо теб князь, на твоемъ слов, спасибо, что ты указалъ мн въ Кіевъ дорогу прямозжую; тою дорогою я и поду, — а въ живот нашемъ и въ смерти одинъ Богъ воленъ». Уroстилъ князь черниговскій Илью Муромца хлбомъ-солью, отблагодарилъ его дорогими подарочками, отпустилъ его на Кіевъ дорогою прямозжею, и молвилъ вслдъ ему съ горестью: — «Жаль добраго молодца! Не сносить ему буйную голову!»

А Илья Муромецъ похалъ черезъ дремучіе лса брянскіе, черезъ черныя грязи смоленскія и какъ сталъ подъзжать къ славной рчк Смородинк, видитъ — точно дорога засчена, и нтъ тамъ прозду ни конному, ни пшему. И только было хотлъ онъ черезъ ту заску скокомъ махнуть, какъ раздался по лсу соловьиный свистъ — того самого Соловья-разбойника! И отъ свисту, того соловьинаго темны лса къ земл преклонилися, съ деревьевъ листья посыпались… Не дался Илья страху, бьетъ коня по бедрамъ шелковой плетью, — а Соловей-разбойпикъ опять зашиплъ по-зминому, заревлъ-загудлъ по-туриному. Подъ Ильей-Муромцемъ конь на колна палъ… Разгорлось въ Иль Муромц сердце молодецкое:

— «Что ты, добрый конь, спотыкаешься? Аль не слыхивалъ свисту соловьинаго, шипу зминаго, рявканья звринаго?» — Да какъ выхватитъ тугой лукъ, какъ наложитъ на его тетивочку калену стрлу, какъ пуститъ въ Соловья-разбойника… Попалъ ему въ правый глазъ, сшибъ его съ дерева на сыру землю, наскочилъ на него и давай его крутить да вязать, къ сдлу какъ звря приторачивать. Самъ слъ на коня и похалъ дальше, какъ ни въ чемъ не бывало.

детъ — детъ онъ дубровою темною, дремучею, назжаетъ въ лсу, на полян на хоромы Соловья-разбойника. А и дворъ у Соловья былъ на шесть верстъ, а около двора желзный тынъ, а на каждой тынинк по маковк, а на маковк по головушк, тхъ самыхъ богатырей, что пытались прохать въ Кіевъ дорогою прямозжею.

Завидли издали Соловьевы дочери, что детъ кто-то къ ихъ хоромамъ. Стали говорить между собою:

— «детъ къ хоромамъ нашъ батюшка, везетъ съ собою чужого богатыря — будутъ всмъ намъ отъ него обновы».

— «Что вы, ослпли, что-ли? — говоритъ имъ Соловьева жена. — Разв не видите, что сюда детъ чужой богатырь, вашего батюшку въ торокахъ везетъ! Собирайтесь вс скоре, сзывайте моихъ зятевей любимыхъ, нападайте на чужого богатыря!»

Обернулись Соловьевы дочери черными воронами, а зятья его — хищными коршуньями, налетаютъ на Илью Муромца, хотли его расклевать, на части разнесть, волкамъ въ сндь разбросать. Да Илья-то ихъ принялъ по-своему: каждому спла послднюю псню его стрлочка каленая. А потомъ похалъ Илья на хоромы разбойничьи, все въ нихъ побилъ, поломалъ, конемъ притопталъ и съ землею сравнялъ. Сравнялъ — и похалъ дальше къ Кіеву, дорогою прямозжею.

Въ, славномъ стольномъ город во Кіев, у ласковаго князя Владиміра, у Владиміра Краснаго Солнышка, былъ свтлый радостный пиръ, для дружины храброй, для бояръ, для князей, для славныхъ кіевскихъ могучихъ богатырей.

И былъ тотъ пиръ во полу-пир, и былъ тотъ столъ во полу-стол, когда пришли сказать князю Владиміру, что пріхалъ добрый молодецъ изъ Чернигова, привезъ ему всть добрую, радостную. Приказалъ князь позвать въ палату добраго молодца.

Вошелъ въ палату Илья Муромецъ, крестъ кладетъ по-писанному, поклонъ ведетъ по ученому, а князю съ княгинею въ особицу.

— «Откуда, добрый молодецъ, дешь и куда путь держишь?» — спрашивалъ Илью Владиміръ-князь.

— «Держу я путь къ теб, князю Владимиру, хочу проситься на службу твою княжескую, постоять за землю русскую, за вру православную; а ду я теперь изъ Чернигова, везу теб добрую всть».

— «Не прочь бы я тебя добраго молодца пожаловать, не прочь бы тебя на службу принять; только вижу я, что ты, добрый молодецъ, облыгаешься, надъ всми нами посмхаешься… Разв мы не вс вдаемъ, что подъ Черниговомъ стоитъ бусурманская рать — сила несмтная, что оттуда нтъ никому ни прохода, ни выхода?»

— «Это точно, что было такъ!» — отвчаетъ Илья Муромецъ, — «а теперь тамъ все въ добромъ здравіи».

— «Да когда-же ты былъ въ Чернигов?»

— «А вотъ три дня назадъ, оттуда посл ранней обдни выхалъ, и прохалъ сюда въ Кіевъ дорогою прямозжею».

Какъ зашумятъ, загалдятъ за княжескимъ столомъ вс князья и бояре и русскіе богатыри….