Сказка для Несмеяны

Клим и правда нашелся в хлеву. Лежал на соломе, свернувшись клубочком, что маленький котенок, и смотрел, как жует сено их корова Груша. А стоило ему увидеть мать, затрясся весь и ударился в слезы. Несмеяна бросилась к нему, принялась обнимать и ласкать, но Клим затих не скоро, а когда немного успокоился и снова смог хоть чуть-чуть говорить, зашептал:

— Ты меня больше никогда-никогда любить не будешь? И батюшка не будет? И Яша? И бабушка, и дедушки, и дядьки?

— Ну что ты, глупый, что удумал? — ужаснулась Несмеяна. — Все тебя любят и любить будут.

— Но это ж я Яшутку в кузню привел, — снова заплакал он.

И сквозь всхлипы и несвязное бормотание Несмеяне удалось понять, что произошло. Четырехлетний Клим взял за руку трехлетнего Яшутку, за которым ему было поручено следить, и отвел туда, где было интересно: к отцу в кузню. А там остывали разложенные листы железа. Яков побежал, споткнулся и упал на них лицом.

— Мама, мама, — плакал Клим, — он так кричал, он умрет теперь, да?

— Нет, нет, нет… — твердила она, сама обмирая от ужаса, представляя, как это было. Как молодая нежная кожа соприкоснулась с раскаленным металлом. Как закричал ее сын.

Ее ребенку было больно.

— Мама, а вы правда-правда меня любить будете?

И, глотая собственные слезы, Несмеяна уверяла, что будут любить, и что он не виноват, и что Яшутка обязательно поправится, и будет играть с братом как и прежде.

— Пойдем к бабушке, — попросила она сына, когда он наконец затих. — Пойдем, Климушка. Бабушка тебя вкусненьким накормит. А я пока к Яшутке схожу.

В опочивальне Тихомира самого Тихомира не было, зато здесь обнаружился Светозар. Он сидел на кровати возле сына и держал его за руку. Когда дверь открылась, он обернулся. Несмеяна подошла ближе. Ткань с лица Яшутки уже сняли.

— Скоро проснется, — сказал Светозар. — Тихомир до конца будить не стал, сказал, ты хотела быть рядом.

Несмеяна кивнула, тогда Светозар встал, подхватил сына на руки, так легко, словно тот совсем ничего не весил, и понес из комнаты брата к ним в опочивальню, там уложил Якова на их кровать и накрыл пуховым одеялом. Подоткнул края. Вместе молча они сели на постель и принялись смотреть на сына.

— Прости меня, — первым не выдержал Светозар. — Наговорил тебе глупостей. Это я со страху. Я так про тебя не думаю. И за то, что заставили тебя заснуть, тоже прости. Но я испугался за тебя и за ребенка. Убоялся, что родишь до срока.

Несмеяна подсела ближе, прильнула к нему, насколько это позволил живот. Светозар обнял ее в ответ, и ей показалось, что стало легче, будто она разделила свое горе на двоих.

Или все же это был их общее горе?

Светозар сказал: это и его дети тоже.

Несмеяна прижалась к нему крепче.

— Все хорошо будет, — прошептал он, положил подбородок ей на голову, и стал слегка раскачивать их обоих.

Ей очень хотелось ему поверить. Но она не верила. Она знала, что с этого дня над ее маленьким безобидным добрым Яшуткой будут смеяться, будут гнать его, будут обзывать… Как ее когда-то. Но за себя ей не было обидно, да и с тех пор, как она родила Клима, то есть окончательно вошла в семью Финиста, никто уже не смел открыто выступить против нее. А что за глаза говорят — так то ее не касалось. Но ведь теперь речь шла не о ней. О ее ребенке…

Несмеяна зажмурилась, но не сдержалась, и впервые с того дня, как сидела в поле, горюя о своих куклах, расплакалась при муже. В этот раз Светозар не испугался. В этот раз он знал, о чем ее слезы. Лишь крепче обнял, запел что-то почти без слов, что-то, очень похожее на колыбельную. Несмеяна слышала такие от Настасьи, когда она бралась уложить спать Клима или Яшутку. В этой колыбельной был сокрыт покой. Она была о доме, в котором безопасно, в который всегда можно вернуться, где тебя ждут и любят.

О доме…

В доме Финиста крепкие двери. И никто чужой, никто со злым умыслом не войдет в них. Здесь, в этом доме, за этими дверьми ее Яшутка будет в безопасности. Здесь до него не дотянутся злые языки и насмешливые взгляды. И, зная, что у него есть такое место, он вырастет смелым. Она бы тоже выросла смелой, если бы у нее был такой дом. И Несмеяна вдруг вспомнила, как пять лет назад у колодца смогла дать отпор Матрене. Вообще впервые смогла дать кому-то отпор. А может быть потому и смогла, что и в ее жизни появилось такое место, где она наконец-то была в безопасности. Место рядом со Светозаром и его семьей.

— Ты неправду сказал, — всхлипнула она, все так же прячась у мужа на груди. — Неправду, что мне все равно с кем. Мне не все равно. И не все равно до тебя…

— Конечно, не все равно, — успокаивающе согласился Светозар. — Я ведь помню, как ты меня жалела, когда матушка болела.

Матушка болела…