Сказка для Несмеяны

— Он. И мой. Сын, — четко выговаривая каждое слово, повторил Светозар и выплюнул с горечью. — Это ты не понимаешь! И, кажется, никогда не поймешь…

А потом отпустил ее, слегка оттолкнув, и снова устало опустился на кровать. И Несмеяна заметила то, чего не увидела раньше. Пару морщин на лбу, которых давеча еще не было, и белую прядь в пшеничных волосах. И выглядел он так, будто…

— Ты колдовал…

— А должен был позволить ему страдать? — качнул головой Светозар. — Ничего… Лечить не калечить, все со мной в порядке… Но, Несмеяна, услышь меня. Он и мой ребенок. И я его люблю. Я тоже дал ему жизнь. И ему, и Климу, и тому, кого ты скоро родишь. Я их отец, понимаешь?

Он смотрел на нее как-то странно. С обреченностью. Будто бы она и правда не понимала и не могла понять. Но как это можно было не понять? Конечно же, это он был их отцом. Кто ж еще?

Или он говорил не об этом?..

— Я уже смирился, Несмеяна, — устало продолжил он. — Ты никогда меня не полюбишь, я никогда не буду тебе по-настоящему нужен. И если бы вместо меня был кто-то другой, ты бы относилась к нему так же. Но не лишай меня хотя бы наших детей. Не лишай меня их любви и права любить их.

Что-то в его словах растревожило, зацепило ее. Поймало, как рыбку на крючок. Несмеяна нахмурилась.

— Я все равно люблю тебя, — вздохнул Светозар и покачал головой. — Но порой это так тяжело. Тебе ведь все равно, есть я или нет. Ты ложишься со мной в постель только ради детей. А в остальное время, просто чтобы не обижать меня. Потому что так положено. Поначалу мне удавалось врать себе, говорить, что ты идешь ко мне и ради меня, что тебе просто нужно время. Но потом я слишком устал скрывать от самого себя правду.

Он вгляделся в ее большой круглый живот и вдруг улыбнулся.

— Удивительно, что дети совсем тебя не меняют. Другие толстеют, расползаются словно тесто в квашне, становятся сварливые, все жалуются… А ты какая была, такая и осталась. И никогда не изменишься… Ничего не изменится.

— Где Яшутка? — отчего-то напуганная признаниями мужа, шепотом спросила Несмеяна.

— У Тихомира.

Несмеяна кивнула и неуверенно сделала шаг назад. Светозар не попытался ее остановить или сказать что-либо еще. Поэтому она развернулась и пошла быстрее. У двери остановилась, обернулась. Светозар снова ложился в постель. Двигался он так, словно за последние сутки постарел лет на двадцать.

В опочивальне Тихомира окно оказалось закрыто ставнями, было сумрачно, пахло травами. Хозяин комнаты сидел за столом, на котором стояла горящая свеча, и что-то читал в ее неярком свете. Он повернул голову, когда Несмеяна постучала и осторожно заглянула внутрь, потом кивнул на кровать и снова вернулся к книге.

Ей было страшно. Она боялась того, что может увидеть. Яшутка — ее малыш — лежал к ней правой стороной лица, а левая была покрыта тканью, смоченной в отваре. Она подошла ближе, опустилась перед кроватью на колени, взяла в свою ладонь его тоненькую руку — словно веточка. И таким маленьким показался ей в этот момент ее сынок, про которого она еще с утра говорила, что он совсем взрослый мужчина. Сейчас он спал, явно околдованный, но Несмеяна не могла не признать, что это к лучшему. Нужно было поднять ткань и посмотреть, что под ней. Но ей казалось, что пока она не сделала этого, там ничего нет, пока она не увидела, не убедилась своими глазами, все еще может быть хорошо… Разумеется, это было не так. Наконец она собрала все мужество, что у нее нашлось, приподняла ткань, посмотрела несколько мгновений, опустила ее обратно и вцепилась зубами в ребро ладони, чтобы не завыть. Вся левая сторона лица ее младшего сына была покрыта шрамами, похожими на застывшее розовое месиво. Шрамы были и на лбу, тянулись к уху, и кое-где терялись в волосах.

Ладонь Тихомира легла ей на плечо, и его голос произнес уверенно и успокаивающе:

— Главное, что он жив. Что остался глаз. И ему уже не больно, Светозар исцелил все раны. Как мог исцелил, но никто из нас не смог бы сделать и этого.

Она все мычала и не могла остановиться. Он был такой крошечный, такой беззащитный, такой ранимый — ее мальчик. И вот теперь — это. Потому что не уследила. Она не уследила. И другие не уследили. Доверили Климу…

Клим.

— Когда он проснется? — с трудом спросила Несмеяна.

— Когда я решу, — ответил Тихомир.

— Не буди, пока не вернусь, — попросила она.

Тихомир кивнул.

Несмеяна поспешно вышла из комнаты. Настасья что-то тихо стряпала в женском угле. Увидела ее, отставила все, подошла, обняла порывисто.

— Ничего, ничего, — прошептала она. — Все наладится, боги не оставят…

Пока Несмеяна спускалась по лестнице, сумела совладать со слезами, но теперь они снова подступили, и она поспешно вывернулась из объятий свекрови. Нельзя сейчас было плакать. Нельзя было пугать и без того напуганного сына.

— Где Клим? — спросила она.

— В хлеву сидит, — вздохнула Настасья. — Не идет ни к кому.