Сказка 1002-й ночи

Пришел врач. Госпожа Мацнер, уже раздетая, лежала в постели; чулок-копилка, припрятанный под подушку, был едва ощутим на ощупь. Казалось ей, что лежит она так уже невероятно долго, лежит словно бы в ожидании чего-то. Лицо ее пылало, время от времени ей казалось, будто голова каким-то образом отделилась от тела, потому что оно оставалось холодным, как глыба льда. Наконец она услышала, как отпирается дверь, поразмышляла некоторое время над тем, кого это она, собственно говоря, ждет и кто бы мог придти, но так и не смогла вспомнить. И хотя она увидела привратницу и незнакомого господина и осознала, что это привратница и незнакомый господин, ей в то же самое время почудилось, будто вошла Мицци Шинагль, а следом за ней — барон Тайтингер. Как переменчив мир! Люди теперь входят по двое, даже по трое, и не разберешь, кто это. Доктор — или Тайтингер? — сделал знак привратнице — или Мицци? — выйти, а сам приблизился к кровати и вытащил из жилетного кармана какую-то блестящую штуковину. Госпожа Мацнер вскрикнула. Но тут же успокоилась, словно усыпленная запахом сигар и карболки, исходившим от врача.

Он принялся прощупывать ее, выстукивать, выслушивать, то и дело беря за руку. Его прикосновения были одновременно приятны и неприятны, благотворны и пугающи, они тревожили госпожу Мацнер и усмиряли ее. Доктор отошел от постели. Темным туманным пятном замаячил он где-то там, над умывальником, принялся, как дитя, плескаться в воде. Еще раз отворилась дверь, снова вошла привратница — и на этот раз это действительно была она, а не какой-то подозрительный оборотень. Она не походила более на Мицци, да и врач был всего лишь врачом и не имел ничего общего с бароном Тайтингером. И госпожа Мацнер отчетливо услышала слова, сказанные доктором привратнице:

— Плеврит! У нее высокая температура. Я пришлю сестру. Она придет приблизительно через полчаса. Сможете ли вы пробыть здесь до этих пор?

— Да, господин доктор, — сказала привратница.

Она осталась. Она села у постели, вплотную к госпоже Мацнер. Лицо привратницы расплывалось, растекалось, расползалось, превращаясь в серую кашу. Когда наконец пришла сестра, госпожа Мацнер уже ничего не соображала. Несла какую-то чушь, ощущала себя маленькой девочкой.

На следующее утро ей полегчало. И на этот счет она не оставила у доктора никаких сомнений, тотчас спросив, сколько стоит его визит. «Полгульдена», — сказал он. Ну что ж, в таком случае, если господин доктор считает, что ему придется к ней теперь частенько наведываться, то лучше всего договориться сразу. И, чтобы несколько сгладить впечатление от сказанного, она добавила, что скоропостижная смерть банкира Эфрусси подвергла ее опасности «потерять последнее». Да, мягко сказал доктор, ему придется зайти еще пару раз, а вот священника звать пока не требуется. Договориться же об оплате лучше будет после полного выздоровления.

Пока доктор оставался в комнате, госпожа Мацнер держалась бодро. Но после его ухода в памяти у нее не осталось ничего, кроме упоминания о священнике. И добрый доктор показался ей вдруг обманщиком и лжецом, показался коварным вестником близкой смерти. Духовник, надо же! Она вспомнила о том, как первый раз пошла к причастию. «Иисусе!» — доводилось восклицать ей частенько. А также: «Иисусе! Господь наш! Святой Иосиф!» Но ничего особенного она при этом не думала и не чувствовала. Почему же доктор заговорил о священнике? Почему сказал, что звать священника пока не требуется? И если он произнес такое, то не означает ли это на самом деле прямо противоположное, а именно, что священника звать пора?.. Смерть? Может быть, она уже рядом?.. Но что такое смерть?.. Возможно, тоже своего рода причастие — только не в белом, а в черном.

Госпожа Мацнер, поев лишь немного перлового супа, заснула, и ей приснилось первое причастие, приснились родители, а потом начал сниться недавний процесс: судья, прокурор, адвокаты, присяжные… Несколько раз она громко вскрикнула: «Прошу снисхождения!» К вечеру температура поднялась. Незадолго до полуночи она попросила позвать священника. Разбуженный среди ночи, священник, простая душа, был еще проще, чем днем. И он давно уже не причащал умирающих, в особенности — больных с высокой температурой. И из того, что говорила госпожа Мацнер, он понимал далеко не все.