Скажи миру – «нет!»

– Сссстой! – прохрипел я и, прыгнув на медведя сверху, несколько раз успел ударить его в район позвоночника – лезвие соскальзывало. Медведь завалился на бок – я еле успел откатиться. Сергей, метнувшийся в сторону, вонзил свой палаш в брюхо зверя и молча рухнул – удар лапы пришелся ему в бедро. Медведь вскочил и заревел – жалобно, он сам вогнал торчащий палаш еще глубже. Я, поднявшись на колено, раскроил медведю нос сбоку, и он не успел повернуться ко мне – вновь возникший «на сцене» Вадим, подобравший свой меч, всадил его в бок зверя, навалившись на рукоять всей тяжестью тела. Через секунду после этого я загнал свою дагу медведю точно под левую лопатку. Вырвать не успел: зверюга метнула меня головой прямо на пытавшегося подняться Сергея. Тот заорал, мы перепутались всем, чем только можно, но медведь не спешил атаковать. Он повернулся в нашу сторону, оскалился – но его качало, а по языку бежала темная кровь. Горло медведя задрожало, но его рык был больше похож на хрип, в котором пробивалось бульканье. Я нашарил наконец свой собственный палаш и поднялся на колено. Медведь, все еще рыча, двинулся к нам. Я ударил палашом, как копьем, в оскаленную открытую пасть. Лезвие скрежетнуло по гортани, медведь, сев на задние лапы, жалобно замычал, передними хватая эфес оружия. Кровь несколькими струйками брызгала в стороны.

Сергей – с дагой в руке – оказался с другой стороны зверя. Я увидел, как мотнулся его белобрысый чуб, услышал короткое «хыах!». Медведь заурчал устало и тяжело завалился на бок…

…Мы смотрели друг на друга через мохнатую тушу. Не знаю, как у меня, а у Сергея и Вадима глаза были бешеные, нездешние. У Вадима вся правая сторона лица была в крови, волосы свисали лохмотьями, в них что-то чернело, и стоял он боком, перекосившись. По левой ноге у Сергея текла кровь, он локтем прижимал правый бок.

– Девчонки нас убьют, – сказал он и засмеялся.

Мы подошли к голове медведя и обнялись. Левая рука у меня болела, но почти неощутимо на фоне горящей огнем груди – там боль казалась почти нестерпимой, но тем не менее странное ликование пересиливало и ее. Я почувствовал, как улыбаюсь, – и это была не вымученная улыбка.

Сергей, сняв руку с моих плеч, коснулся ладонью своего бедра, а потом положил окровавленные пальцы мне на грудь. Я вздрогнул, но, не спуская с него глаз, мазнул себя по груди и положил руку на глубокую рану в левом плече Сергея; рука Вадима коснулась моей груди и бедра Сергея, а мы поочередно дотронулись до его лица…

– Мы теперь братья, – серьезно сказал Сергей.

– Смотрите, как бы сожителями не назвали, – заметил Вадим. – Помогите сесть, братцы, а то что-то голове неудобно… на плечах.

Я подумал, что сесть – и правда неплохая идея.

* * *

– Ну шей, что ли, – сказал я и, повернув голову, уставился в пламя костра.

У Вадима была рассечена голова – в трех местах справа под волосами, – треснуты два ребра и сильно ушиблены спина и – пардон – копчик, из-за чего он не мог лежать на спине. У Сергея медведь разорвал в двух местах левое бедро, рванул левое плечо; кроме того, у него тоже оказалось сломано ребро справа и треснула левая ключица. У меня через всю грудь тянулись две параллельные – до ребер! – раны, было вывихнуто левое запястье и сломана ниже локтя лучевая кость.

Медведя как раз сейчас свежевали, с трудом переворачивая, и Ленка Власенкова сказала, что шкуры вполне хватит на три зимние куртки с капюшонами. Пещера оказалась вместительной, хотя и не очень высокой – чуть больше роста взрослого мужчины, – а в ее глубине находились еще два коридора, уводившие куда-то дальше. Их еще никто толком не исследовал, только глянули, нет ли там зверья.

Но костер на полу уже горел. Левую руку мне успели заключить в глиняный лубок, и теперь Олька раскладывала на остатках моей футболки аккуратно согнутую иглу, прокипяченную вместе с нитками. Смотреть на это не хотелось. У меня звенело в ушах.

– Олежка, – ласково сказала Ольга, – будет больно. Я это не очень хорошо умею… Может быть, пусть мальчики тебя подержат?

– Не надо, – поморщился я. – Шей давай.

– Я подержу за руку, – вызвалась Танюшка. – Просто подержу, – и опустилась рядом на папоротник. – Хочешь?

Это был нечестный вопрос. Я промолчал, и ее тонкие, сильные пальцы охватили мою ладонь. Тогда я поднял глаза и поймал ее взгляд…

…Было, наверное, очень больно. Но, когда я невольно вздрогнул и стиснул зубы, в Танюшкиных глазах тоже появилась боль, и я заставил себя улыбнуться, сказав ровным голосом:

– Да все нормально.

Боль и правда – после нескольких обжигающих вспышек, почти непереносимых – сделалась не то что слабее, но какой-то отстраненной. Мне стало смешно – вот Средневековье! Меня шили швейными нитками, промыв раны вересковым настоем, – обхохотаться… Потом я, кажется, отключился и выплыл из обморока от того, что Танюшка капала мне на щеку слезами. По ребрам в обе стороны текла кровь, кто-то убирал ее чем-то мягким и влажным.

– Еще два стежка, – сказала Ольга. – Сергей, ты готов?

– Готов, готов, – отозвался мой друг и… брат. – Слушай, трусы тоже снимать, что ли? Ленка меня убьет.