Скажи миру – «нет!»

Лучше гор могут быть только горы,
На которых еще не бывал! —

пропел Басс, взмахивая рукой. – Эй, вы что там засели, горные орлы?!

– Догоним! – рявкнул я через плечо. – Вот ведь неуемные, – заметил Танюшке. Она без слов потерлась щекой о мое плечо, для чего ей пришлось нагнуться – мы с ней были почти одного роста…

– Это хорошо, что неуемные, – ответила Танюшка и чихнула: – Солнышко нос щекочет, – объяснила она. Я улыбнулся и чихнул тоже, но специально. – Ну что, пойдем?

– Пошли. – Я соскочил вниз и подал ей руку.

* * *

Ширококонечный крест был вырублен в незапамятные времена прямо в скале, возвышавшейся над ущельем, в которое мы входили. За коротким проходом видна была широкая долина. Ее противоположный склон поднимался круто, а дальше уже совсем отчетливо видна была Ида.

Долина тонула в тишине и сонном зное полудня.

– Э-эй! – крикнул сверху Андрюшка Альхимович. – Смотрите, что тут!..

…Вблизи становилось ясно, что крест и в самом деле очень древний. Его полностью украшала резьба – «растительный» орнамент, как на рукоятях славянских мечей. Андрей расчистил у подножия креста плиту, точнее, обозначенный в каменной подушке прямоугольник. В нем были высечены строки церковнославянских букв.

– Елки, наши! – выдохнул Сморч. – Советские, то есть русские!

– Не просто русские. – Я, присев, поводил по ним пальцем. – Черт, я плохо это читаю…

– Я могу. – Сережка Лукьянко наклонился над моим плечом. – Это XV век.

– Йенс говорил, что самые старые могилы, которые он видел, были XVIII века, – вспомнил я.

– Я видел и XII, – сообщил Джек. – Ну так что там?

– Просьба к богу позаботиться и простить грехи. – Сергей встал. – И еще – восемь имен и прозвищ. Мальчишки 13–16 лет. И вот тут дата от сотворения мира – по-нашему 1490-й год… Имена, кстати, не все русские, вроде бы два немецких и польское есть…

– Ну ясно, – кивнул Сергей Земцов, – как обычно – интернационал! – Он отсалютовал палашом кресту, и мы повторили его жест.

* * *

Родник бил из скалы под напором, как из прорвавшейся отопительной трубы. Только тут вода была холодной – она прыгала в большое углубление, выбитое в скале напротив, а оттуда стекала вниз, превращаясь в обычный ручей. Пещеру мы отыскали метрах в сорока от источника и повыше – туда вела звериная тропка, и Олег Фирсов с Богушем долго кидали внутрь камни, поощряемые мною, Вадимом и Сергеем (мы трое хорошо помнили встречу с медведем в Карпатах). Внутри никого не оказалось.

И почему – стало ясно, когда мы вошли внутрь.

В пещере жили люди. Не сию секунду, но жили, и жили долго. А ушли, скорее всего, не по своей воле, потому что везде были разбросаны заплесневелые шкуры, какая-то мелочовка, вдоль стен громоздились обломки лежаков… На какой-то момент мне показалось, что мы в нашей собственной пещере в Карпатах.

– Смотрите. – Саня, зашедший дальше остальных, появился из темноты. В руке он нес какую-то палку, и только при ближайшем рассмотрении я понял, что это винтовка. Ржавчина и сырость искалечили ее почти непередаваемо, но я все-таки узнал немецкий маузер.

– Очень интересно, – заметил Вадим.

– Ой, мальчишки! – прорезалась Ленка Власенкова. – Это все немедленно надо убрать – раз. Развести костер побольше – пусть все просохнет, два…

– Ясно, – вздохнул я. – Командуй, завхоз. Мы поступаем в твое распоряжение.

Следующие полтора часа мы метались туда-сюда, словно спятившие водомерки, под ободряющие команды Ленки, сводившиеся к фразе: «Я не знаю, что тут нужно сделать еще, но вы все делаете не так!»

Пещеру, судя по всему, обыскивали – и не надо даже спрашивать, кто это делал, как не надо было спрашивать и то, где останки бывших хозяев. Поэтому я весьма удивился, когда Вадим молча подал мне рваный, разлохмаченный блокнот с расплывшимися строчками карандаша. Понять в нем ничего, кроме отдельных строк, было нельзя, хотя блокнот был исписан по-русски.

Но слова «Йожо Гарбо» на одном из последних исписанных листов я различил.

– Смотри, – Вадим пристроился чуть сбоку и отчеркнул ногтем абзац. Я вгляделся и медленно прочел вслух:

– «…погиб наш командир Йожо Гарбо…» Значит, погиб, – я захлопнул блокнот и, подумав, протянул Вадиму: – На, держи. Спрячь в мешок. Если будем в Карпатах, скажем Юлии, что ее брат не стал рабом… – И я добавил задумчиво: – А все-таки их перебили урса…

* * *

Солнечный луч разбудил Танюшку. Не открывая глаз, она тихонько, но с наслаждением потянулась, негромко пискнула от удовольствия и открыла глаза.

Она лежала поближе к выходу. После того, как в пещере чуть ли не полдня горел чудовищный костер, выжигавший сырость и запахи, там все еще было слишком душно. Олег спал рядом на левом боку, вытянувшись под одеялом, спрятав под него руки и пригнув голову к груди. Солнце очертило на загорелых скулах лучшего на свете мальчишки легкие ломаные полукружия тени от ресниц. Тени дрожали – Олегу снился сон. Танюшка прислушалась, улавливая тихое, ровное дыхание – дыхание здорового, сильного человека.