Сказание об Агапито Роблесе

Он опустился на колени, раскинул руки и начал свое непреклонное стояние. Он не удостоил прибавить ни одного слова. Он стоял дни и ночи под дождями, солнечными лучами и ветрами, но не касались его ни дожди, ни солнечные лучи, ни ветра, и ничто не могло нарушить его священную неподвижность. На пятый день жена одного скотокрада, сидевшего в тюрьме, встала на колени и положила к его ногам цветы шиповника. К вечеру супруги Магдалено, рыдая, пали ниц перед Ангелом – их первенец заболел, они молили спасти его. Ангел не удостоил их даже взглядом, глядел безотрывно в высокое небо. На шестой день пал к ногам Ангела погонщик из Дос-де-Майо. А на пятнадцатый разразилась страшная гроза. Такой не помнили в Пумакучо. Гром гремел беспрерывно, молнии слились в единый огонь над испуганным селением, И только над церковью тихо разливался кроткий свет, освещая спокойное лицо ангела. А когда гроза утихла, на площади свершилось небывалое: Ольга Торрико, школьная учительница (она кончила в Лиме педагогическую школу!), шла через площадь. За ней шагал певчий Викториано. – да, да, тот самый неверующий пономарь Викториано! – и. пятьдесят школьниц с трогательно невинными мордочками и розами и геранями в руках.

Ольга Торрико, набросив на голову мантилью, опустилась на колени:

– Благословен будь, Ангел! Приветствую тебя и почитаю, Посланец божий. Прими благосклонно цветы, что принесли тебе чистые сердцем дети.

Учительница и Викториано пали ниц. Девочки сбегались отовсюду, ошеломленные зеваки тоже. Певчий Викториано растворил настежь церковные двери. Солнечный луч осветил главный алтарь. Пономарь Викториано взмолился:

– Ангел наш драгоценный! Войди в свой дом, займи свое место. Мы заблуждались, не гневайся, прости нас.

Но напрасно молил пономарь, напрасно молила учительница, напрасно молили дети. Ангел лишь улыбнулся. Но дальше кроткой улыбки дело не пошло. Тогда начали молить все, толпа в страхе пала на колени… Ангел не шевелился. Вот так на пятнадцатый день жители селения Пумакучо догадались, что неподвижно раскинувший руки Ангел неумолим потому, что ими свершено святотатство. Грешники принялись каяться. Женщины – в конце концов, ведь они же матери! – тащили цветы, ягнят, кур, кроликов (кролики не убегали!), картофель, фрукты к ногам неподвижного Ангела. Однако некоторые все же сомневались. Несколько мужчин, возмущенные кощунственным поклонением, бросали камнями в окна дома, где заседали растерянные власти. Перед самым рассветом огненный язык пал на крышу алькальдова сарая. Алькальд даже и не подумал тушить пожар – он кинулся на площадь и распростерся ниц перед двоюродным братом Иисуса Христа. Весь следующий день тоже умоляли. И только на семнадцатый день, в шесть часов, Ангел наконец согласился войти в церковь. Осыпаемый цветами, проплыл он на носилках по улицам, забитым кающимися грешниками. С пением внесли его в церковь, освещенную сотней свечей. Викториано поставил перед главным алтарем единственное в Пумакучо обитое бархатом кресло.

– Там мое место, – сказал Ангел и указал на алтарь.

– А святые как же?

– Там мое место, – повторил Ангел нетерпеливо.

Учительница Торрико, не колеблясь, убрала святого Петра и святого Павла, а Франциска Ассизского вместе с волком задвинула в самый угол. Ангел поднялся и занял главный алтарь. Учительница притащила облачение, в котором священник служил по праздникам. Ангел позволил себя одеть, принял на голову венок из цветов и благословил присутствующих. Мужчины и женщины клали к его ногам серебряные сердца, монеты, плоды, и Ангел ласкал все это своим божественным взором. И тут в первый раз он взглянул на Агапито Роблеса.

Глава семнадцатая Продолжение подлинно правдивой истории об Архангеле по имени Сесилио Энкарнасьон