Сказание о Шарьяре

Услыхав в шутке моей,

Как могли вы поверить ей?

Чтобы править целой страной,

Надо быть немного умней!»

Рассердился хан Дарапша,

С ложа встал, тяжело дыша,

Как большой казан на огне,

Закипела его душа,

И пощечиной наградив,

За узорный пояс схватив,

Потащил он ее из шатра —

Прочь прогнать велел со двора.

Тьма царила давно на дворе,

Хан явился к средней сестре,

Что была в голубом шатре.

А невеста уже заждалась,

Преспокойно спать улеглась

И, глаза протерев с трудом,

На постели приподнялась.

На супругу свою поглядел,

Рядом с нею на ложе сел

И, обняв ее стройный стан,

Так с усмешкой промолвил хан:

«Ты скажи, ничего не тая,

Новоизбранная моя,—

Ты, как юный тополь, стройна,

Ты отныне — моя жена.

Стало явью мечтанье твое,

Ну, а где ж обещанье твое?

Ты, конечно, помнишь его,

А когда исполнишь его?»

Брови девушка подняла,

Сонным голосом произнесла:

«Не сердитесь, владыка мой,

Я вас что-то не поняла,

И по-честному говоря,

Удивляюсь я вашим словам:

Мы встречаемся в первый раз —

Что же я обещала вам?»

Поглядел исподлобья хан,

Как свирепый, старый кабан:

«Хэй, бесстыдница, отвечай —

Накажу тебя за обман!

Слышал я, как хвалилась ты,

Что сумеешь меня развлечь,

Что из зернышка одного

Сможешь гору лепешек спечь,

И для воинства моего

Будет сразу запас готов,—

Или так забывчива ты,

Что не помнишь собственных слов?»

«Ах, мой хан! А еще говорят,

Что хитер повелитель наш,

Что умом сорока человек

Обладает властитель наш.

Не могу я понять ничего,

Удивляюсь на вашу речь:

Ведь из зернышка одного

И кусочка лепешки не спечь,

Даже малой крошки не спечь!

Если птичка проглотит его,

Даже та не будет сыта,

А уж войско им прокормить —

Это, хан, пустая мечта!

Надо зерен собрать таких

Больше в тысячу тысяч раз,

Чтоб для ваших бойцов лихих

По лепешке спечь про запас.

Услыхав о шутке моей,

Как могли вы поверить ей?

Чтоб на троне сидеть золотом,

Надо быть немного умней!»

Возмутился хан Дарапша,

Поднялся, тяжело дыша,

Как сухой пучок камыша

Запылала его душа.

На ковер ударом свалив,

За тугие косы схватив,

Поволок он ее из шатра —

Гнать взашей велел со двора.

Был уже предрассветный час,

Месяц в небе почти угас,

И блестеть начала сквозь туман

Голубая звезда Шолпан.

В этот час, в золотистой мгле,

Отступают шайтаны прочь,

Что в мечтах о грехе и зле

Ночью рыщут по всей земле,—

До рассвета они грешат

И невинные души страшат,

Но едва поредеет мрак,

Прочь убраться они спешат:

Время им разбой прекратить,

Нрав жестокий свой усмирить,

Чтобы в небе и на земле

Место ангелам уступить.

И вот в этот час, на заре,

Хан явился к младшей сестре —

К юной, трепетной Гульшаре

В глубине цветного шатра,

Не смыкая глаз до утра,

Вышивала, супруга ждала

Терпеливая Гульшара.

Словно буря, ворвался хан,

Духом ярости обуян:

«Хэй, несчастная, отвечай —

Это правда или обман?

Говорила ты, что не прочь

Провести с властителем ночь

И родить ему двух близнецов:

Богатырского сына родить,

Что храбрее всех храбрецов,

Да впридачу — красавицу-дочь.

Обещала ты, что у них,

У чудесных детей твоих

Будет чуб один золотой

И серебряный — чуб другой.

Обещала ты?.. Говори!..

Но смотри — со мной не хитри,

Видишь, стража стоит у двери,

Не дождешься новой зари!..»

И как трепетный огонек,

Добротой покорной светясь,

Как под ветром — робкий цветок,

Перед мужем грозным склонясь,

На сердитый крик Гульшара

Тихим голосом отозвалась:

«О, супруг, повелитель мой,

Ты отныне — хранитель мой,

Взял ты в руки мою судьбу,

Так послушай свою рабу:

Нет обмана в моих словах,

Обещанье помню свое,

Если мне поможет Аллах,

Обещанье исполню свое!»

Так ответила Гульшара,

Словно утренний луч, светла —

И послушно пояс сняла.

А тем временем трое отцов,

Властелину продав дочерей,

Торопились домой скорей

И нахлестывали коней.

Мчались кони в пыли степной,

Возвращались отцы домой,

И у каждого был к седлу

Приторочен коржын цветной,

А в коржынах — столько монет,

Золотых, чеканных монет,

Что богато и праздно теперь

Можно жить до преклонных лет!

Хохотал Сарыбай-хромец —

Веселился от всей души,

Бормотал Данабай-скупец —

Все считал свои барыши,

Лишь седой Алибай-вдовец

Все печальней был и мрачней,—

За судьбу голубки своей

Волновался старый отец,

Сокрушался старый отец,

Что напрасно согласье дал,

Что на этот желтый металл

Свет очей своих променял!

И в поступке своем роковом

Он раскаивался тайком —

Слезы смахивал рукавом.

Хоть и мчались кони стрелой,

Не касались земли почти,

Ночь густая на полпути

Их накрыла черной полой,

И когда на краю земли

Краснокрылый закат угас,

Трое братьев с коней сошли,

Сотворили вечерний намаз,

А потом разожгли костер,

У костра постелили ковер,

На ковер положили кладь

И устроились отдыхать,

Только сна ни в одном глазу —

Всем троим не хотелось спать.

И тогда предложил Сарыбай:

Никого поблизости нет,

И не скоро придет рассвет,

А в коржынах полно монет,—

Чтобы ночь веселей скоротать,

Почему б их не сосчитать?

Свой тяжелый, тугой коржын

Развязал Сарыбай-хромец,

А за ним свой большой коржын

Развязал Данабай-скупец,

Деньги высыпали на ковер

И подбросили веток в костер,

И подобно волшебной горе,

Засверкала груда монет

На широком, цветном ковре.

Стали братья монеты считать

Да в ладонях пересыпать,

Принялись разглядывать их

И на кучки раскладывать их,

И о будущем вслух мечтать.

Был невесел лишь Алибай: