Гость рассказывал:
— На пограничные с нами станции — Белгорат, Ярослав, Дынув — почти ежедневно прибывают немецкие воинские эшелоны. Везут танки, орудия, пехоту. Доставляют горючее. Из Варшавы пришло достоверное сообщение. Там немцы закрыли весной все высшие учебные заведения, в аудиториях и лабораториях расставили больничные койки. На улицах Варшавы теперь часто встречаются сестры Красного Креста. К тому же повсеместно в восточных районах Польши гитлеровцы мобилизуют транспорт у местного населения.
— Готовятся основательно, — покачал головой Рокоссовский.
— Куда уж основательней! Немецкие офицеры свои семьи отправляют в Германию. Говорят, в середине мая сам Гитлер приезжал в Варшаву, инспектировал войска.
— Горько подумать: Гитлер в Варшаве!
— А сколько сейчас задерживают наши ребята нарушителей границы! Немцы забрасывают на нашу территорию своих агентов, снабженных портативными приемочно-передающими радиостанциями, оружием.
— Что же вы делаете?
— Вызываем обычно представителя Германии по пограничным делам, он обещает принять меры... и все остается по старому.
— Черт знает что! — возмутился Рокоссовский. — Крепкие у вас нервы. Я бы, кажется, не выдержал.
...Уже давно минула полночь, и Николай стал прощаться: утром должен быть в Житомире.
Рокоссовский вышел проводить гостя. Тихая звездная ночь околдовала землю. Темные домишки спящего провинциального городка казались необитаемыми. Нежный аромат цветущей сирени говорил о мире и благополучии.
Стояли молча. Курили. Когда-то доведется увидеться?
— Выходит, Константин Константинович, быть войне? — словно еще надеясь услышать отрицательный ответ, спросил Николай.
— Фашизм — наш враг. Лютый, смертельный. Нет сомнений, готовятся они к нападению на нашу страну. Что остается нам делать? Воевать!
Замолчали. В темной спокойной вышине мирно мерцали крупные голубоватые звезды.
Николай вдруг проговорил:
— Знаешь, Константин Константинович, мы с тобой уже лет двадцать знакомы, а ни разу не целовались. Давай, дорогой, поцелуемся!
Обнялись.
— Ну, будь здоров!
— Будь и ты благополучен. Сто лет!
Зашумел мотор, и автомашина, поводя фарами, ушла в темноту.
Рокоссовский стоял на крыльце. Спать не хотелось. В голову лезли беспокойные мысли.
Но мирная тихая ночь была в таком противоречии с событиями последних дней, со всем тем, что он знал и слышал, что не хотелось верить, будто бы война приближается. «Авось пронесет!» И горько усмехнулся. Вот они: авось, небось да как-нибудь. Нет, ни дня, ни часа нельзя терять. И, уже охваченный заботами приближающегося утра, вошел в дом.
— Надо будет завтра...
Он еще не знай, что Адольф Гитлер уже определил час «Ч» — 22 июня в 3.30.
***
В середине июня генерал Константин Рокоссовский провел ночные командно-штабные корпусные учения. Прошли они хорошо. Были, конечно, и недостатки, и шероховатости, но в целом показали, что многое уже сделано по боевой подготовке корпуса.
20 июня, возвращаясь из района учений, Рокоссовский заехал в Ковель к своему соседу — командиру 45-то стрелкового корпуса Ивану Ивановичу Федюнинскому. Разговор, естественно, зашел о том, что тревожило всех, — о возможной войне с Германией. Сидели невеселые, озабоченные. Понимали: не все готово для отражения нападения Гитлера.
К вечеру Рокоссовский стал прощаться. Гостеприимный хозяин засуетился:
— Оставайся, Константин Константинович, переночуешь у меня. Посидим вечерок, потолкуем, гражданскую вспомним. Время, сам знаешь, какое. Неизвестно, когда снова повидаться доведется.
— Спасибо, Иван Иванович, потому и еду. В такие дни лучше со своими войсками быть. Каждую минуту грянуть может.
— Это верно, — вздохнул Федюнинский. — Мне рассказали, что немцы уже и комендантов своих для наших крупных приграничных городов назначают. Заместитель польского генерал-губернатора Франк Вехтер открыто хвастался, что будет губернатором Львова. Вот как! Бойкие прохиндеи!
Рокоссовский невесело усмехнулся:
— Еще одно подтверждение, что ехать мне надо,
— Ну что ж! Прощай, дорогой!
В субботу 21 июня генерал-майор Рокоссовский сделал обстоятельный разбор прошедших учений, отметил успехи, указал на недостатки. Подчеркнул всю остроту текущего момента.
Командиры слушали внимательно, лица строгие, настороженные. Сразу видно: ясно понимают, к какому грозному рубежу подходит весь народ и каждый из них лично.
После разбора Рокоссовский задержался в штабе. Вспомнил: завтра воскресенье. Судя по метеосводке, будет погожий, ясный день. А много ли у него было выходных за последний год? Пожалуй, ни одного. Да и работать приходилось по 16—18 часов в сутки.
Мелькнула мысль: хорошо бы завтра с утра пораньше поехать на рыбалку вместе с командирами дивизий! Тоже измотались. Вряд ли скоро представится возможность ранним летним утром посидеть с удочкой на берегу тихой украинской речки.
Картина рыбной ловли, нарисованная истосковавшимся воображением, была так заманчива, так красочна, что Рокоссовский тут же приказал дежурному по штабу:
— Разбудите меня завтра пораньше.
Уже собрался домой, когда явился озабоченный начальник штаба. Доложил: