Сказание о Юэ Фэе. Том 2

— В ней заключена небесная тайна, которую я не могу разглашать, — ответил монах. — Хорошенько запомните строки, а ответ на них скоро вам даст сама жизнь!

Юэ Фэй попрощался с монахом и спустился с горы. Телохранители ждали его на берегу. Юэ Фэй сел в лодку, приказал отчаливать, а сам встал на носу.

И вдруг над рекой пронесся смерч. Вздыбились волны, все вокруг заволокло густым туманом. Из реки вынырнуло чудовище, похожее не то на дракона без рогов, не то на рыбу без жабер, разверзло пасть величиною с таз и дохнуло на лодку ядовитым паром. Юэ Фэй мгновенно выхватил у Ван Хэна свое знаменитое лицюаньское копье и ударил чудовище. Здесь уместно привести такое изречение:

В реку брошенную иглу
Отыскать никому не дано.

Утонувшему в море сокровищу
Вечно быть на дне суждено!

Если вы не знаете, что сталось с чудовищем, то прочтите следующую главу.

Глава пятьдесят девятая

Чжоу Сань-вэй возмущается несправедливостью и отказывается от должности. Чжан Бао навещает узников и погибает во имя справедливости

Снял он чиновничью шапку[32] и скрылся в тени,
Возненавидевший ложную славу и честь.

Он презирал «облака усыпальниц»[33], чины,
Роскошь сановников и прихлебателей лесть.

Каждою капелькой крови, что в жилах текла,
В истину верил, отважных и сильных любя.

Преданный долгу, о долге всю жизнь помышлял,
Думал о всех, но забыл одного лишь — себя!

Верным герой оставался всю жизнь, до конца,
Клятве — бороться за родину и за народ.

Им посвятил благородные думы свои,
Слава о нем никогда, никогда не умрет!

Сами судите: уж если Чжан Бао — и тот
Ныне в верхах окрещен «нерадивым слугой»,

Право, подвергнуться участи точно такой
Мог бы и в небе рожденный безгрешный святой!

Итак, Юэ Фэй поднял свое знаменитое копье и ударил чудовище. Чудовище дунуло на героя, выхватило копье и скрылось в реке. Тотчас же утих ветер, улеглись волны.

Юэ Фэй поднял лицо к небу и со вздохом промолвил:

— Вот почему, оказывается, поднялась буря! Владыке вод понадобилось мое чудесное копье!

Переправились через реку и высадились на берег у Цзинькоу. Когда садились на коней, Юэ Фэй предупредил провожатых:

— Будьте осторожны, чтобы люди Хань Ши-чжуна нас не заметили. Если ему скажут, что мы здесь, он нас задержит!

Он подхлестнул коня и поскакал вперед. Воины Хань Ши-чжуна все же заметили его и доложили полководцу. Тот послал телохранителей вдогонку, но Юэ Фэй был уже далеко.

Через три дня Юэ Фэй добрался до Пинцзяна. В сопровождении двадцати стражников навстречу ему выехали Фын Чжун и Фын Сяо, чиновники из приказа Парчовых одежд[34].

— Вы, наверное, и есть юаньшуай Юэ Фэй? — спросил Фын Сяо.

— Да, это юаньшуай Юэ Фэй! — ответил Ван Хэн, выезжая вперед. — А вы кто такие? Зачем вам понадобился юаньшуай?

— Везем ему государев указ, — ответил Фын Чжун.

Юэ Фэй соскочил с коня и, стоя на коленях, выслушал императорское повеление.

«Мы пожаловали Юэ Фэю высокие титулы и звания, а он, вместо того чтобы отблагодарить нас за оказанные ему милости, самовольно прекратил войну с чжурчжэнями, перестал выдавать провиант воинам да еще наущает их грабить население. Посему повелеваем начальнику приказа Парчовых одежд взять Юэ Фэя под стражу и доставить в столицу».

Юэ Фэй промолчал и лишь низко поклонился императорским посланцам.

— Стойте! — закричал Ван Хэн. Его глаза от ярости стали совсем круглыми. — Я «догнавший коня» Ван Хэн! Вы за что хотите взять юаньшуая под стражу? Не за то ли, что он разгромил чжурчжэней под Чжусяньчжэнем? Посмейте только шевельнуться — узнаете, чего стоит моя дубинка! — И он покрутил дубинкой над головой.

Не шуми, Ван Хэн, приказ государя надо уважать! — строго приказал слуге Юэ Фэй. — Ты видишь, что государь обвиняет меня в неверности? Я не вынесу такого позора! Лучше покончить с собой!

Юэ Фэй выхватил меч и хотел вонзить себе в грудь, но телохранители бросились к нему и отняли оружие.

Ван Хэн с рыданиями упал на колени перед юаньшуаем и воскликнул:

— Господин, неужели вы позволите, чтобы они взяли вас под стражу?

Фын Чжун поднял меч, чтобы зарубить Ван Хэна. Тот схватился за дубинку, но Юэ Фэй прикрикнул:

— Не шевелись, Ван Хэн!