Сказание о Ёсицунэ

Выслушав это, Кадзивара Сабуро некоторое время молчал, остолбенев от неожиданности. Было ли когда что-либо столь отвратное, жалкое и бессмысленное? Да, женская любовь ещё более призрачна и мимолётна, чем молнии блеск или марево в жару, чем снежинка, упавшая в воду. Злосчастному Таданобу и во сне не снилось, что, доверившись этой женщине, он обрёк себя бесславной гибели.

И сказал Кадзивара Сабуро:

– Я всё понял. Однако я приехал в столицу по важнейшим делам дома Кадзивары на три года, а сейчас пошёл только второй год. Меж тем отбывающему в столицу не дают два поручения разом. Потому и нет у меня повеления убить Таданобу. Если даже я из жадности и вступлю с ним в бой, выказывая тем верность своему господину, никакой награды мне не будет, ибо не было на то мне приказа. А если я к тому же бой проиграю, это ляжет позором на весь мой род. Так что я не пригоден к такому делу. Поищите того, кто ненавидит Таданобу сильнее.

С этими словами он повернулся и торопливо ушёл домой. «Этой женщине неведомы человеческие чувства, нет у неё сердца», – подумал он и больше никогда её не посещал.

Предавши любовь Таданобу и отвергнутая Кадзиварой, девица Кая словно бы повисла между небом и землёй. А кто виноват, что её отвергли? Как ни поверни, а выходит, что Таданобу теперь её враг! И она решила сама сделать донос в Рокухару. Явилась туда в ночь пятого числа, вызвала Ходзё Ёситоки и долго его упрашивала, пока не впустили её к самому Токимасе, и она ему всё выложила.

– Не теряя времени идите и возьмите его! – раздался приказ, и отряд в двести всадников помчался к перекрёстку Четвёртого проспекта и улицы Муромати.

Накануне вечером Кая понудила Таданобу упиться прощальным вином, и он спал как убитый. А женщина, предавшая его, скрылась неведомо куда.

Конец Таданобу

Была в доме служанка, которая каждый день причёсывала Таданобу. И вот она вбежала в комнату, где он спал, и принялась неистово его тормошить с криком: «Враги наехали!» Он вскочил, схватился за меч и, пригнувшись, выглянул. Со всех четырех сторон кишмя кишели враги, бежать было некуда. Тогда Таданобу сказал себе так:

– Что имеет начало, то имеет конец. Всё живое неизбежно гибнет. Приходят сроки, и их не избежать. Я был готов к смерти у Ясимы, на земле Сэтцу, в бухте Данноура у берегов Нагато, в горах Ёсино, но ещё не исполнились тогда мои сроки, потому я и дожил до этого дня. Пусть так, но глупо было бы мне пугаться, что последний час наконец пришёл. Умру же я не собачьей смертью!

Он надел две белых нижних безрукавки и широкие жёлтые шаровары, затем бледно-жёлтый кафтан, завернул вокруг ног штанины и подтянул к плечам рукава, растрёпанные с ночи волосы не расчесал, а собрал в пучок и завязал на темени, поверх нахлобучил и сдвинул на затылок шапку эбоси, шнурки же от неё плотно повязал на лбу. Затем он взял меч и снова, нагнувшись, выглянул наружу. В предутреннем сумраке ещё не различить было цвета доспехов.

Враги, сбившись в кучки, выжидали удобный миг. Он подумал, нельзя ли под покровом темноты проскользнуть между ними? Но враги явились в панцирях, с луками наготове и на конях. Они помчатся в погоню, осыпая его тучами стрел. А если его ранят легко и он умереть не успеет? Его доставят живым в Рокухару и спросят: «Где Судья Ёсицунэ?» Он ответит: «Не знаю». Тогда скажут: «Раз так, церемониться с тобой не будем», – и станут его пытать. Пока хватит сил, он будет твердить: «Не знаю!», но как только дух его от мук ослабеет, он расскажет обо всём, как было. Печально обернётся его решение отдать жизнь за господина в горах Ёсино! «И всё же надобно во что бы то ни стало бежать отсюда», – подумал он.

Он вышел на веранду срединного входа и увидел, что над нею имеется ветхая гостиная. Он мигом поднялся туда и огляделся: как во всех старых домах столицы, крыша была из хилых досок и местами дырявая, так что сочился сквозь дыры лунный свет и виднелись звёзды. Таданобу, человек крепкого сложения, упёрся обеими руками и её проломил, выскочил наверх и помчался стремглав, словно птица, вспорхнувшая с ветки. Увидев это, Ходзё Ёситоки вскричал:

– Глядите, он убегает! Стреляйте в него!

Отборных лучников он окликнул и приказал им стрелять, но слишком лёгок на ногу был для них Таданобу и успел уйти далеко за пределы полёта стрелы. Ещё только светало, улицы и переулки были забиты всевозможными телегами, оставленными на ночь, шаг коней то и дело сбивался, скакать было совсем невозможно, и враги потеряли Таданобу.

Казалось бы, что, бежавши таким манером, он мог скрыться куда угодно, однако он понимал: старший и младший Ходзё не махнут на него рукой, отдадут камакурским дружинникам приказ плотно оцепить окраины, а сами со своим отрядом обыщут каждый дом в столице. И будет весьма печально, если его загонят в угол и расстреляют какие-нибудь стражники из простолюдинов. «Пойду-ка я во дворец Хорикава, где два года обитал Судья Ёсицунэ, – решил он. – Пойду словно бы с тем, чтобы лицезреть своего господина, а там пусть случится то, что случится». И он направил стопы на Шестой проспект ко дворцу Хорикава.