Сказ о невыдуманном Левше

Размечтался и не заметил, что давно уже вышел из павильона, что толпа его вынесла через главный вход к скульптуре Мухиной. Спохватился. Ему нужно было завершить оформление стенда, а он не в состоянии был оторвать взора от фигур рабочего и колхозницы. Уж сколько раз он замирал перед ними. Ему виделась не скульптура из серебристой стали, а порывистые, дерзающие люди, устремленные в высоту и в даль веков. Вот оно, подлинное искусство!

Вечером он снова возвратился в павильон Культуры, но не к своим экспонатам, а во второй зал — к гравюре Владимира Андреевича Фаворского «Пролетающие птицы», к стендам с дымковской игрушкой, холмогорской резьбой по кости; к шкатулкам палешан. Казалось ли ему или он действительно чувствовал то, что чувствовал Фаворский или художник из Палеха, создавая эту красоту?.. Не в том ли сущность мастерства, чтобы заставить людей переживать близкое тому, что ощущал, переживал художник во время творчества?.. А он? Удалось ли ему хоть в малой мере воплотить в капельках металла свои ощущения, мечты? Заговорят ли его миниатюры с людьми? Или права чернявая девушка со станции Егоршино?.. Рукой не притронешься — пыль...

Сомнения, неуверенность Сысолятина оставались до того времени, пока в павильоне Культуры не был оформлен его стенд.

* * *

— Вы не были в павильоне Культуры? — можно было услышать в разных уголках выставки.

— Посетите третий зал, не пожалеете.

— Левша, настоящий Левша!

А он, светло-русый, светлоглазый уралец, чувствовал себя неловко под любопытными взорами множества людей, хлынувших к его стенду — цилиндрической подставке с куполообразным стеклянным колпаком.

Под колпаком вращался прозрачный диск, замысловато освещенный снизу. На диске — около тридцати экспонатов, до того мизерных, что все до единого могли поместиться на плоскости трехкопеечной монеты. Даже в линзах многократного увеличения, вмонтированных сверху и с боков колпака, не просто было разглядеть пьедестал, а на нем бюст Владимира Ильича Ленина из серебра; крошки-самовары с краниками тоньше человеческого волоса; шесть вкладывающихся один в другой кубиков из латуни, наименьший диаметром три десятых миллиметра.

Чем внимательней всматривались, тем больше раскрывали диковин. Еле заметные пунктирные змейки оказались двумя велосипедными цепями из ста шестидесяти восьми деталей, свободно входящими в иссверленное тело обыкновенной швейной иглы, а кругляшок меньше спичечной головки — забавным медвежонком, катящим бочонок. Разбросанные по диску песчинки превращались под лупой в шахматные фигуры из латуни, стали и пластмассы. Кони и пешки диаметром основания в треть миллиметра были до того изящны, художественно тонки, что брало сомнение: способен ли человек такое сотворить?

Посредине диска отливала серебром пластинка с рисунком шахты и четырехстрочной надписью на пространстве в 1,8 миллиметра: «Урал — родина умельцев. Артемовский Свердловской области. Работа А. М. Сысолятина. Сентябрь 1961 года».

Поначалу дирекция ВДНХ думала задержать Александра Матвеевича дней на десять, чтобы он в это время давал объяснения к миниатюрам, но вскоре отъезд отложили на неопределенный срок.

Неприметный стенд притягивал к себе наибольшее число посетителей павильона Культуры. Иные московские школьники по нескольку раз приходили смотреть уральские диковины.

Как-то, возвратясь в павильон, Александр Матвеевич застал возле своего стенда стайку любопытных семиклассников и двух бондарей с Поволжья. Кряжистые волжане сидели на корточках, разглядывали на нижней полочке подставки графин, в котором оказался дубовый, перепоясанный четырьмя стальными обручами бочонок из сорока деталей емкостью на два стакана жидкости. Дважды уже наведывались сюда бондари; кажется, насмотрелись вдоволь, — нет, опять пришли, и старик продолжает удивляться:

— Я верную тысячу бочек за свою жизнь переделал, а ума не приложу, как ты, уралец, туда пролез, обручами бочонок связал. Щелинки нигде. Так детали подогнать на свободе не суметь, не то что в графине.

Услышав, с каким почтением старик заговорил с подошедшим белокурым молодым человеком, девочка с толстыми косами раскрыла на него большущие глаза.

— Это вы Левша?.. Почему Левша? Все левой рукой сделали?..

А мальчишка спрашивал:

— Цепь, наверно, как волосик порвется, если ее тронуть?

Александр Матвеевич объяснил детям, что работает обеими руками и больше даже правой. Он вынул из-под колпака одну из двух цепочек, состоящую из семидесяти восьми звеньев, подвесил на нее пятисотграммовый груз, и цепочка-паутинка выдержала вес.

— Еще покажите, еще! — подпрыгнула от удивления девочка.

Александр Матвеевич расщедрился. Извлек пинцетом из-под колпака самовар высотой 5 миллиметров, снял с него конфорку, крышку, заглушку, краник, показал детям через увеличительное стекло. Затем достал швейную иглу диаметром 0,8 миллиметра, вынул из этой иглы вторую, вполовину тоньше, а из той — третью, диаметром 0,15 миллиметра.

— Как это вы, товарищ Сысолятин? — пристал паренек. — Пальцы-то не сдержат.

— Сдержат. Можно и нитку с закрытыми глазами в ушко продеть.