Сказ о невыдуманном Левше

Шли к забою, кругом ни малейшего признака угрозы, как вдруг позади них, на широком участке штрека, рухнула толща породы. Четверо оказались отрезанными от товарищей, от выхода к стволу, к подъемной клети.

Трое суток шахтеры сидели в заточении, без пищи, без воды. И только на четвертые к ним пробились. Горноспасателям пришлось идти на помощь в обход штрекового завала.

Спросили как-то у Сысолятина, когда у него явилась мысль создать индикатор поведения шахтной кровли, — пожал плечами: когда?.. После каждого случая внезапного обрушения он задумывался: нельзя ли угадывать состояние породного массива, нельзя ли сделать прибор, способный «увидеть», предупредить начало опасных сдвигов, которые возникают далеко от лав, в выработанном пространстве, и неслышной волной, наглым, непрошеным гостем катятся к людям, в шахту.

Трудные задачи предстояло решить молодому конструктору: можно ли создать индикатор, который был бы невосприимчив к шуму машин, к гулу искусственных взрывов в шахте? Как настроить индикатор, чтобы он, регистрируя все значительные сдвиги кровли, подавал сигнал лишь о тех, которые достигают критической скорости? Какой датчик способен подавать точную и быструю информацию о таких именно сдвигах?..

Думал он и о загадках человеческой психики, о той необъяснимой обостренности чувств, которая, случается, делает иного шахтера провидцем.

Работает старый горняк с бригадой, взглянет на кровлю, на людей, скажет: «Все нормально». А прошла минута-другая, крепление стоит, как прежде, кровля ни малейшим треском не выдает себя, а тот же горняк почему-то приказывает: «Уходите! Сейчас рухнет!»

Как почувствовал приближение угрозы, этого он сам не знает. Интуиция? Опыт? А ведь чаще бывает, что тот же шахтер при таких же обстоятельствах не видит и не слышит, где, когда и чем угрожает кровля.

Разгадать такие загадки молодой конструктор не мог, но размышления над ними не проходили бесследно.

Повышенная восприимчивость. Она озаряет не каждого человека, появляется изредка у многоопытных, да и у тех на какие-то мгновения. Значит, надо, чтобы индикатор помог шахтерам всегда «видеть» и «слышать» опасные сдвиги кровли.

В лабораторных условиях Сысолятин создавал давление на внешние стенки индикаторной трубки, равнозначное тому, которое образуется в кровле при критических скоростях ее сдвигов. Это давление мгновенно воспринималось датчиком. Тот передавал сигнал на усилитель, а последний — на стрелку регистратора, предупреждая об опасности. Почему же теперь здесь, в забое, стрелка застыла посредине, не подаваясь ни на одно деление шкалы ни вправо, ни влево? Ведь неопасные сдвиги породы, слабое их давление всегда имеются, и слабые сигналы тоже должны восприниматься прибором.

Сысолятин вынул из пробуренного гнезда дюралевую трубку, стал проверять, не отпаялись ли провода. Старый бригадир продолжал скептически:

— Ничего у тебя, Саша, не получится. А коль нервишки свои не дороги, испытывай в другой лаве — тут обрушивать сейчас начнем.

Минуту Сысолятин молчал. Водворил датчик в трубку, трубку — в пробуренное в кровле гнездо.

— Нет, товарищ бригадир. Мне разрешили испытывать здесь, и я не буду откладывать!

Время перед обрушением Сысолятин выбрал не случайно. Момент выбивки первых стоек — наиболее подходящий для испытания прибора: кровля в этот момент приходит в движение. Шахтеры готовят посадку с расчетом безопасности еще на семь, пять или четыре минуты, а кровля хитрит, обгоняет, обрушивается раньше, если где-то в глубине сдвиги пород дошли до критической скорости. Где же, как не на участке обрушения, и когда, как не сейчас, испытать чуткость, восприимчивость индикатора?

Сысолятин напряженно смотрел на стрелку. Как только индикатор был водворен на прежнее место в кровле, стрелка заколебалась, задрожала на средних делениях.

— Действует! Тронулся! — обрадовался конструктор и предупредил бригадира: — Командуйте — всем покинуть лаву!

Для Сысолятина это были самые захватывающие и опасные минуты. Люди не вправе больше здесь оставаться. Он один должен досмотреть до конца: наберет ли стрелка крутизну приближающейся катастрофы или потухнет, или же останется на этой тревожной, но неопределенной середине шкалы?

Бригадир с лукавой ухмылкой окинул и дрожащую стрелку, и конструктора, сказал нарочито медленно:

— У страха завсегда глаза на лоб ползают. Знаем, когда сидеть, когда бежать.

И тут стрелку бросило вправо, в крайний угол. Она угрожающе запульсировала, не возвращаясь к центру.

Лицо Сысолятина побелело. Он крикнул на всю лаву:

— Беги, братцы, пока целы!!!

За полминуты посадчики выскочили из лавы в штрек.

Бригадир показался последним, Он был хмур, сердит оттого, что и людей не остановил, и сам, как мальчишка-новичок, побежал за Сысолятиным. Прислушался несколько секунд к тишине, досадливо сплюнул.

— Твой прибор — паникер. Сам сдрейфил и нас.

Голос бригадира заглушил внезапный гром. Воздушная волна вихрем пронеслась из лавы в штрек. Кровля села.

Работники лаборатории автоматики затревожились: Сысолятин давно должен был вернуться с испытаний, а его нет. Не случилось ли чего?..