Скарлетт

Кошмар начался, как и всегда, туманом. Прошло много лет с тех пор, как Скарлетт видела этот сон последний раз, но ее бессознательный ум вспомнил даже, как развивается сон, и она стала крутиться, биться, страшась того, что наступит. Затем она опять бежала, стук ее напряженного сердца отдавался у нее в ушах, она прорывалась через плотный белый туман, который окутывал холодными завитушками ее шею, ноги и руки. Ей было холодно, смертельно холодно, она хотела есть, и ей было страшно. Он был все тот же» он всегда был одинаковым, и каждый раз хуже предыдущего, как будто ужас, голод и холод нарастали, становились сильнее.

И все же он не был тем же. Так как в прошлом она бежала и видела что-то неизвестное, незнакомое впереди, а теперь она могла различить сквозь пелену тумана широкую спину Ретта, постоянно уходящую от нее. И она знала, что он был именно то, что она искала, и что, когда она его настигнет, сон потеряет свою силу и исчезнет и никогда больше не возвратится. Она бежала и бежала, но он всегда был далеко впереди, все время, повернувшись к ней спиной. Затем туман стал гуще, и он стал исчезать, а она закричала: «Ретт… Ретт… Ретт… Ретт… Ретт…»

— Тише, тише. Тебе снится, это сон.

— Ретт…

— Да, я здесь. Тише. Все в порядке.

Сильные руки подняли ее и прижали к себе, наконец, она была в тепле и сохранности. Скарлетт наполовину проснулась от толчка. Тумана не было. Вместо него стоящая на столе лампа бросала дрожащие отблески на лицо Ретта, склоненное к ней.

— Ах. Ретт, — заплакала она. — Это было так ужасно.

— Старый сон?

— Да, да, почти что. Было что-то другое в нем, но я не могу вспомнить… Мне было холодно и хотелось есть, я ничего не могла видеть из-за тумана, и я была так испугана, Ретт, это было ужасно.

Он крепко прижал ее, и его голос вибрировал в его твердой груди.

— Конечно, тебе хотелось есть и было холодно. Этот ужин был слишком легким, и ты сбросила одеяла. Я накрою тебя, и ты хорошо поспишь.

Он уложил ее.

— Не оставляй меня. Он вернется.

Ретт расправил одеяла.

— На завтрак будет много пирожных, мамалыги и масла. Подумай об этом и о деревенской ветчине и свежих яйцах, и ты будешь спать, как дитя. Ты всегда была хорошим едоком, Скарлетт.

Его голос был веселым и усталым. Она закрыла свои тяжелые веки.

— Ретт… — произнесла он сонно.

Он остановился в дверях, закрывая рукой лампу.

— Да, Скарлетт!

— Спасибо, что ты пришел разбудить меня. Как ты узнал?

— Ты кричала так громко, что могли вылететь стекла.

Последний звук, который она услышала, был его теплый, нежный смех. Он был как колыбельная песенка.

Как и предсказал Ретт, Скарлетт съела необычайно огромный завтрак, прежде чем увиделась с ним.

— Он встал до рассвета, — сказала ей повариха. — Он постоянно встает до рассвета.

Она посмотрела на Скарлетт с нескрываемым любопытством.

«Я должна наказать ее за эту дерзость», — подумала Скарлетт, но она была довольна, что не смогла выдавить из себя раздражение. Ретт обнимал ее, успокаивал ее, даже посмеялся над ней, как он делал, пока все не пошло вверх тормашками. Она была права, что приехала на плантацию. Она должна была сделать это раньше, вместо того, чтобы терять время за чаепитием в гостях.

Солнечный свет заставил ее прищурить глаза, когда она вышла из дому. Солнце было уже яркое и теплое, хотя было очень рано. Она приставила руку к глазам и осмотрелась вокруг.

Слабый вздох был ее первой реакцией. Кирпичная терраса у нее под ногами простиралась влево на сотню футов. Разбитая, почерневшая, поросшая травой, она была рамкой для обуглившихся руин. Зазубренные остовы стен и каминов — все, что осталось от некогда великолепного имения. Горы почерневших кирпичей между кусками стен были останавливающими сердце напоминаниями об армии Шермана.

У Скарлетт заныло сердце. Это было домом, жизнью Ретта — потерянными навсегда до того, как он мог вернуться и потребовать это себе.

Ничто в ее жизни не было так ужасно, как это. Она никогда не узнает, какую боль он пережил, и до сих пор чувствует сотни раз в день, когда видит руины своего дома. Не удивительно, что он решил построить его заново, найти, вернуть все, что может, из старого достояния.

Она может помочь ему! Разве она сама не вспахивала, не засевала и не собирала урожай на полях Тары? Да, она может держать пари, что Ретт не отличит хорошего зерна кукурузы для посева от плохого. Она была бы горда, если бы помогла ему, ведь она знает, как много это значит, какая это победа над грабителями, когда земля возрождается новой нежной порослью. Я все понимаю, я могу чувствовать, что он чувствует, я могу работать вместе с ним. Меня не пугает земляной пол. Нет, если Ретт со мной. Где же он? Я должна сказать ему это!