Дальше излагалась просьба двух несчастных крестьянских семей, которые терпели страшную нужду и голод и, будучи не в силах нести повинности, просили, чтобы управляющий соизволил отдать их хозяйства кому-либо другому, так как они все равно должны их оставить.
«Об этом покорнейше просим вас, в надежде, что вы будете столь милостивы и окажете нам эту помощь. Мы обязуемся как за себя, так и за своих жен и детей денно и нощно просить в своих скромных молитвах, чтобы всемогущий даровал вам здравие и всяческое благополучие, чтобы вы и весь род ваш долго правили нами и чтобы господь после этой жизни даровал вам жизнь вечную».
— Это прошение я знаю,—сказал Митиска из Липого.—Написали его по просьбе крестьян нашей деревни, Матены и Гаека.
— А они его подали?— спросил Рыхетский.
— Конечно, но им не повезло, Матена до сих пор сидит. Видно, он наговорил что-то в канцелярии, а тут еще…
— Слышите, соседи, как обернулось дело! Ну что ж, просите, вымаливайте, пишите челобитные вроде этой, а добьетесь ли чего? —говорил Рыхетский.
Иржик с прошением в руке молча стоял у двери, потупив глаза. Все, кроме Уждяна, забыли про него.
— Вы все еще хотите идти в замок? Что до меня, я и шагу туда не сделаю. Я уверен, что пользы от этого не будет.
Сторонников Рыхетского становилось все больше; те, кто колебался, тоже примкнули к большинству, и в конце концов Ржегаку пришлось только рукой махнуть и сердито проворчать:
— Видно, придется и мне согласиться.
— А кто пойдет в Вену?
— Рыхетский! —закричали все.
— Я пойду, соседи, но не один, нужно еще хотя бы двух человек.
— Салакварду, он дело знает.
Балтазар только молча кивнул головой. Присутствующие начали обсуждать, кто пойдет третьим. Иржик, стоявший все это время с опущенной головой, бросил пугливый взгляд на собравшихся. Наконец, решили, что третьим пойдет Бартонь из Слатины. Ржегак не принимал участия в избрании депутатов.
— Соседи, мы должны изложить все императору в письменном виде,—сказал Рыхетский,—нужно составить прошение. Кто его напишет?
— Ты! Ты! Вы! —раздавались голоса.
— Императору! —воскликнул вдруг Иржик Скалак.—Но я уже давно не был дома. Передайте ему, пожалуйста, от меня поклон и скажите, что я чувствую себя хорошо. Я куплю Гра-дец и пошлю ему гостинец —вот! Ха-ха-ха! —И он вытащил из кармана какой-то черный ломоть. Это был так называемый хлеб, испеченный из опилок, коры и отрубей.
— Вот наше прошение! —воскликнул старый драгун, схватив хлеб и подняв его над головой.—Вот что мы подадим императору, пусть он сам убедится.
Гул одобрений покрыл его слова. Все охотно согласились подать этот хлеб вместо челобитной. Собравшиеся повернулись к Иржику, на которого пристально смотрел Рыхет-/ ский.
На губах молодого Скалака мелькнула еле заметная улыбка, он быстро и монотонно заговорил:
— Князь хочет Марию, но я еще должен Градец купить, и Прагу, и Вену, потом я переложу печь и брошу в нее княжьего дружка-камердинера, и пусть он поет свадебную.—И Иржик тихо запел:
Где ты, голубка, летала, летала, Где ты под дождик попала, попала!
Все умолкли. Балтазар хотел было покрутить ус, который давно сбрил, но только вздохнул.
В большой комнате раздался плач. У печки на лавке сидела Лидушка, уткнув лицо в ладони. Иржик вздрогнул.
— Иржик, пойдешь со мной? —спросил Уждян.
— Проповедь-то кончилась. Вы что ж, не видите? —вдруг выкрикнул Скалак и указал пальцем на улицу.—Ха-ха. Падайте ниц, глупцы! Чего стоите? Вот он, вот он! —И, схватив цимбалы, Иржик выбежал из дома, не слыша голоса звавшей его Лидушки.
На дороге показалась карета, запряженная двумя вороными. В ней сидел бывший камердинер, а ныне эконом Плговско-го поместья со своею супругой, за ним верхом на коне ехал писарь. Крестьяне видели, как Иржик выбежал на дорогу, ударил по струнам, запел что-то и скрылся, помчавшись вслед за каретой.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
КРЕСТЬЯНСКИЙ «ОТЧЕ НАШ»
Предложение Рыхетского было принято. Через несколько дней депутация должна была отправиться в Вену к императрице с просьбой оказать немедленную помощь голодающим и уменьшить барщину.
Порешив на этом, крестьяне подбежали к окнам и стали смотреть вслед убегавшему Иржику. Когда он исчез из виду, все перешли в большую комнату, говоря о несчастном парне, жалея его и всю семью Скалаков, обиженную судьбой. Многие удивлялись внезапному появлению Иржика, о котором со времени казни Микулаша Скалака не было ни слуху ни духу.
— Он был на могиле отца.
— А может, бродил по лесам.
К вечеру крестьяне разошлись. Балтазар уходил последним. Он с жалостью смотрел на Лидушку,— глаза ее покраснели от слез, она молча собиралась в дорогу. Старому драгуну, хотя и мало искушенному в сердечных делах, все стало ясно. «Так вот почему она была такой задумчивой! —подумал он.—Бедняжка! Я привел ее сюда, чтобы развлечь, и вот тебе на!.. Она ведь его любит, а он свихнулся». Морщинистое лицо Уждяна омрачилось.
Рыхетский позвал его в каморку.
— Кум Уждян, что вы думаете о Скалаке? —тихо спросил он.
Балтазар печально посмотрел на него.
— Что же я могу думать? Бедняга он…
— А вы думаете, что он на самом деле сумасшедший?
— А вы?..