Сижу на нарах (из непечатного)

Божьих пташек непонятный лепет.
Клетка жизни. Семечки любви.
Нет, с небес, как овдовевший лебедь,
я не кинусь камнем — не зови…
До свиданья, старые калоши,
мне обидно, если вы — насквозь,
если вы, отяжелев под ношей,
иногда затопаете врозь.
Неизбежно звонкие долины
прорастут железною травой.
Пито всё, помимо гуталина:
от тоски и до воды живой.
Все постыло, даже то, что мило.
До свиданья, рожицы страниц!
Не вино мне сердце истомило, —
лепет непонятный божьих птиц.

1961

«Пляшет пьяница на углу…»

Пляшет пьяница на углу,
а мороз ему — пьет скулу.
Пальцы черные бьет трясца.
Пляшет пьяница — нет лица.
А прохожие мчат в мечты:
съесть цыпленка, лизнуть звезды…
Как живую боль, как копилку слез,
огибает пьяницу скорый пес!
Пес летит сквозь день, как весны стрела.
Пляшет пьяница, не найдет угла.
… Этот старый сон я смотрю в себе,
будто слышу звон по лихой судьбе.

1961

«Конкретно я любил Любашу…»

Конкретно я любил Любашу,
абстрактно я любил Анюту.
Я иногда любимых спрашивал:
а с кем я спать сегодня буду?
Любаша скидывала кофточку,
ложилась плотно, как в могилу.
Анюта сбрасывала крылышки…
Анюты не существовало.

1960

«Вокруг избы — толпа бродячих сосен…»

Вокруг избы — толпа бродячих сосен:
вот этой, вроде, не было вчера,
а та была моложе на пять вёсен,
на третьей — горб, там, где была дыра.

Смотрю в окно из жалкого жилища.
Куда меня под старость занесло?
Затем пою: «Он счастия не ищет,
ему бы только — тихо и тепло…»

Чужие бродят шорохи по дому,
чужая стены пропитала вонь.
И только печь желанна и знакома:
в ней тот же Бог, в ней тот же дух — Огонь.

1992

«Я люблю самолеты неба…»

Я люблю самолеты неба,
я люблю их тела тугие.
Я давно уже трезвым не был, —
это счастье носят другие.
Я люблю самолеты, мощь их,
я люблю пилотов надежных,
потому что в живые мощи
превратился мой храм безбожный.
Я люблю самолеты… Враки!
Не люблю я этих уродов.
Пусть простит меня Коккинаки,
уж такой я есть от природы.

1960

«Оттолкнуло ветром от вагона…»

Оттолкнуло ветром от вагона!
Одолжи мне, Боже, пять минут…
Человек скорбящий — вне закона
рьяные растопчут, в пыль вомнут.

Поезд отправляется. Соколики,
до свиданья! Можно подымить?
В ресторане мраморные столики
не хотят нетрезвого кормить.

В подворотне наведу румянец —
водочкой шарахну по щеке!
Поезд, как паршивый иностранец
на чужом лопочет языке…

1960

Февральские стихи