Сивилла

Солнце опустилось низко к горизонту и почти уже зашло. Сивилла разжала пальцы, и ручка пилы выскользнула из ее руки. Возможно, она так цеплялась за нее, потому что пила связывала ее со счастливым временем, с периодом от Рождества до сего дня. С теми месяцами, когда ее мать молчала и матери из Уиллоу-Корнерса не существовало.

Сивилла стояла возле печки, а отец, присев на одно колено, склонился над матерью, сидевшей в кресле. Он прикладывал горячие компрессы к ее расцарапанной и опухшей ноге. Мать говорила:

— Я была уверена, что она сломалась. Когда закончишь с компрессами, положи немножко арники.

— Не нужно было так сильно нажимать на санки одной ногой, мама. Вот поэтому они и свернули в сторону и выехали на поле, — тихо сказала Сивилла. Повернувшись к отцу, она спросила: — Как ты сумел донести ее до дому один?

Подняв голову и взглянув на своего ребенка, отец сухо заметил:

— Слушай, ты ведь помогала поднимать ее на холм на санках, разве не так?

Помогала? Сивилла помнила только, как она стоит на поле, выпуская из рук пилу, а сразу после этого очутилась возле печки.

Отец спросил:

— Как ты себя чувствуешь, Хэтти?

— Жить буду, — огрызнулась мать.

— Хэтти, — сказал отец, — ты не должна поддаваться своим капризам.

— Я могу делать все, что мне нравится, — рассмеялась мать, опять тем же смехом.

— Ложись, Хэтти, — сказал отец.

— Попозже, Уиллард, — ответила мать. — Принеси-ка воды.

Отец взял ведро и отправился за водой к роднику. Сивилла приложила арнику к ногам матери, костлявым и белым как снег. Ее левая нога стала разноцветной; она вся была исцарапана.

— Болит? — спросила Сивилла.

— А ты подумай головой, — ответила мать. — Как тебе кажется?

— Ага, — сказала Сивилла.

Отца не было. Станет ли мать обижать ее? К счастью, отец быстро вернулся с водой. Он обмыл ногу матери и приложил к ней горячие компрессы. Пока Сивилла накрывала на стол, он разогрел ужин.

— Ты делаешь все неправильно, — упрекнула ее мать. — Вилки лежат не там, где положено.

Мать из Уиллоу-Корнерса снова вернулась.

Отец принес ей тарелку с едой. Мать рассмеялась и сказала:

— Я поем за столом. Помоги мне.

Она проследовала к столу и села вместе с ними впервые за несколько месяцев. И стала есть. Сама.

Когда ужин закончился, Сивилла помогла отцу вымыть посуду. Потом они опять прикладывали горячие компрессы и арнику к ноге матери. Время шло.

— Пора отправляться в постель, Сивилла, — сказала мать.

Впервые за долгое время опять были произнесены эти слова. Сивилла не шевельнулась.

— Я велела тебе ложиться в постель, — повторила мать. — Я имею в виду сейчас, сию же минуту.

— Чего ты от нее хочешь, Хэтти? — спросил отец. — Это всего лишь ребенок. И она очень помогла дотащить тебя сюда.

Сивилла промолчала. Когда люди говорили, что она делала что-то, о чем не помнила, ей нечего было сказать.

Она подошла к кроватке, которую они привезли с собой из Уиллоу-Корнерса. Ее кроватка, ее куклы, колыбель для кукол, стол для кукол и маленькие стулья — все ее вещи они привезли сюда. Она надела ночную рубашку и чепчик. Мать больше не смеялась, но Сивилла все еще слышала смех матери, несущийся с вершины холма. Она все еще видела эту черную накидку на белом снегу. И отца, склонившегося над ней… Как он попал во все эти неприятности? Потеря дома в Уиллоу-Корнерсе — в одночасье, как говорила мать, — превратившая его из самого богатого человека города в самого бедного. Отчего Сатана поразил его? Может быть, это начало конца света, о котором всегда говорили ее отец и дедушка?

— Сивилла, пошевеливайся, — окликнула ее мать.

И отец:

— Сивилла, сполосни эту тряпку.

Сивилла взяла тряпку, прополоскала ее и вернула ему. Он положил тряпку на ногу матери. Да, Сивилла помогала, чтобы раненой ноге матери стало лучше.

14. Хэтти

Узнав о кататонии, поразившей Хэтти Дорсетт в Сороковке, и о проявлявшихся у нее позднее в Уиллоу-Корнерсе отклонениях в поведении, доктор Уилбур еще больше убедилась в том, что невозможно лечить Сивиллу, не разобравшись предварительно подробнее в Хэтти. Стало очевидно, что Хэтти создавала невыносимую обстановку, в которой Сивилле приходилось защищаться, чтобы выжить. Хотя доктор сознавала, что делать козла отпущения из матери пациента — это психологическое клише, и воздерживалась прямо указывать на Хэтти Дорсетт как на главную причину диссоциации Сивиллы на множество «я», отрицать эту идею становилось все трудней.

В конце 1956 и в начале 1957 года, когда доктор Уилбур приблизилась к источнику исходной травмы, которая привела к возникновению в Сивилле множества личностей, почти уже не оставалось сомнений в том, что травма эта тесно связана с ее матерью. Именно та самая мать из Уиллоу-Корнерса, которая пришла в себя на ферме после пребывания в состоянии неподвижности, стала основным предметом анализа.

Сивилла тащилась по бетонной дорожке на задворках белого дома с черными ставнями, приближаясь к городской аптеке — впервые с тех пор, как вернулась домой с фермы.