Сиротская доля

Вечер промчался довольно весело, а когда наконец пришлось расходиться, Мартиньян, возвращаясь на квартиру, был так счастлив, что первый раз в жизни, схватив Пачосского за шею, несколько раз поцеловал его, отчего и вместе от рому старый учитель расплакался. Они пришли в гостиницу в таком настроении, что Пачосский за своего ученика готов был на все мучения, а Мартиньян поклялся, что всю жизнь не расстанется с ним.

Возвращаясь на Францисканскую улицу, Мечислав был молчалив и грустен, Люся задумчива. Дома они застали карточку Зенона, который приходил вечером. Кроме того, что еще хуже, Мечислав нашел на столе билетик домовладельца, которому следовало за квартиру, а Орховская шепнула, что надо расплатиться с мясником и булочником. В доме денег не было. Конечно, Мечиславу следовало получить за уроки, но он не мог напомнить об уплате.

Поздно уже ночью он с беспокойством пришел к сестре, которая знала о неприятностях. Он застал ее в слезах.

— Тяжело нам, — сказал он. — Мы с тобой трудимся, сколько сил хватает, а я с тревогой смотрю в будущее. Не знаю, как переживем эти два года. Все складывается так, чтобы ухудшить наше положение.

Сестра молчала, что-то обдумывая, потом обратилась к образу Божьей Матери, как бы для того, чтоб почерпнуть силы, и подошла к брату.

— Мечислав, — сказала она, — поговорим серьезно; я желаю сказать тебе нечто такое, что может изменить нашу судьбу к лучшему. Я обдумала, спрашивала себя и решилась — мне только нужно, чтобы ты не противился.

— Что же это значит? — воскликнул Мечислав, вскочив со стула. — Ты пугаешь меня.

— Успокойся, Мечислав, садись, выслушай терпеливо и дай мне высказаться до конца. Видишь, как нам тяжело, в особенности тебе, потому что ты, бедняжка, должен все выносить на своих плечах. Ты знаешь, я не мечтательница — детство и юношество отучили меня от опасных фантазий. Я испытала горе прежде, чем узнала о существовании счастья, и потому не имею на него ни права, ни надежды, знаю, что надобно страдать терпеливо. Но если встречается средство облегчить собственную судьбу и судьбу близких сердцу, то не следует отталкивать его и капризничать.

— К чему же это клонится? — спросил Мечислав.

— Слушай и узнаешь, — отвечала серьезно Люся. — Сегодня Вариус мне сделал предложение…

Мечислав подскочил к сестре как ошпаренный.

— В самом деле?

— Да. Я попросила у него несколько дней подумать и посоветоваться с тобой и сказала, что без тебя не могу решиться.

— Но Вариус! Вариус… стар и ты его любить не можешь, — сказал Мечислав. — И если уж пошло на откровенность, то мне кажется, ты предпочла бы Мартиньяна, который любит тебя, и которому ты, хотя и скрываешь, платишь взаимностью.

— А если бы и так? — отвечала Люся. — Я не спрашивала своего сердца, не хочу даже его спрашивать, но взаимная наша любовь с Мартиньяном — одна мечта, которая должна рассеяться. Ты знаешь его родителей, они никогда не согласились бы на этот брак. Если б он любил меня, если бы и я его любила, то разве следует тебе терпеть за это? Вариус сказал мне откровенно, что и твою, и мою судьбу берет на себя; он имеет огромное влияние, значение, сразу выведет тебя в люди, сделает тебе репутацию. При его помощи ты без заботы достигнешь хорошего положения, а я, — прибавила Люся, — я не буду несчастлива, может быть только, что не буду счастлива. Но что это значит? Жизнь коротка и грустна… Так или иначе, лишь бы прожить ее с чистой совестью, я больше и не желаю. Видя тебя счастливым, я буду совершенно спокойна.

Растроганный до слез Мечислав схватил дрожащие ее руки.

— Никогда на свете не соглашусь на эту жертву! — воскликнул он. — Пусть будет, что будет. Ты любишь Мартиньяна; он слаб, но честен и привязан к тебе — один уже его приезд доказывает это. С нашей стороны не следует подавать ему надежды или вооружать против родителей, но ждать мы можем. Он будет постоянен в своей привязанности.

Люся молчала.

— Нет, — сказала она через минуту, — нечего и мечтать об этом; я не хочу упреков, что из корыстолюбия, из расчета старалась овладеть его сердцем. Именно необходимо отнять у него всякую надежду и возвратить его матери и семейству. Он перестрадает, подобно мне, а потом забудет и может быть счастлив. Ты сам скажешь ему завтра, что я выхожу за профессора, так будет лучше…

У Люси были глаза полны слез и голос дрожал как-то странно. Мечислав не дал договорить ей.

— Нет! Нет! — воскликнул он с живостью. — Я на это не согласен и никогда не соглашусь! Жертвы не принимаю и не позволю ее. Завтра сам иду поблагодарить профессора за его доброе расположение, но заявлю, что ты еще очень молода и не хочешь идти замуж.

— Бога ради, удержись, обдумай, нет ведь ничего особенно спешного. Ты не говори и не дай заметить профессору, что я советовалась с тобой. Подождем. Ты сам, обдумав, поймешь, что для тебя это будущность, блестящая карьера, а какая же радость для сестры — доставить тебе ее, облегчить! И как я гордилась бы, если бы этой слабой жертвой могла устроить тебя!